МЕГАРЕГИОН  -  СЕТЕВАЯ  КОНФЕДЕРАЦИЯ

Введение Мегарегион Структура Контакты На главную
Путь к проекту Аналитики Этика Биографии Гостевая книга
О проекте Публикации Условия участия Ссылки К списку

Стенограмма и фотографии участников заседания

Дискуссия состоялась 25 апреля 2019 г. в помещении Генерального консульства Республики Польша в Санкт-Петербурге, ул. 5-я Советская, дом 12

Тема:
"Древнерусские и ордынские корни современной России"

Докладчик: Даниил Александрович Коцюбинский, кандидат исторических наук, старший преподаватель  кафедры проблем междисциплинарного синтеза в области социальных и гуманитарных наук Смольного института свободных искусств и наук (факультет СПбГУ)

Участники:

Арутинов Геворг Гарникович

Магистрант, Программа «Сравнительная политика Евразии» в Высшей школе экономики в Санкт-Петербурге, руководитель программы  проф. Д.В.Гончаров

Баки-Бородов Евгений Львович

Заместитель Генерального директора промышленной компании

Вайнгорт Владимир Леонтьевич

Балтийский институт жилищной экономики и политики, научный руководитель консультационно-бухгалтерской фирмы Кардис, доктор экономических наук, Таллинн, Эстония

Винников Александр Яковлевич

Депутат Ленсовета, правозащитник,  политолог, независимый исследователь, кандидат физико-математических наук

Гольдштейн Лев Иосифович

Журналист. В недавнем прошлом ведущий программ радио «Эхо Петербурга»

Гулыма Владимир Петрович

Консул Генерального консульства Украины в Санкт-Петербурге

Даугавет Дмитрий Игоревич

Директор Центра исследования рыночной среды

Жуков Константин Сергеевич

Историк, краевед, писатель

Заостровцев Андрей Павлович

Кандидат экономических наук, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге

Караулов Дмитрий Владимирович

Историк, помощник депутата Законодательного Собрания Санкт-Петербурга А.А.Ковалева

Кирджик Кшиштоф

Вице-консул Генерального консульства Республики Польша в Санкт-Петербурге

Кирьянов Алексей Федорович

Художник, журналист, политический активист

Коцюбинский Даниил Александрович

Кандидат исторических наук,  старший преподаватель  кафедры проблем междисциплинарного синтеза в области социальных и гуманитарных наук Смольного института свободных искусств и наук (факультет СПбГУ)

Лапинский Владислав Вадимович

Адвокат. Президент Санкт-Петербургской коллегии адвокатов «Юристы - за конституционные права граждан». Действительный государственный советник Санкт-Петербурга 3-го класса

Сабайдаш Марина Владиславовна

Кандидат экономических наук, занимается экономической кибернетикой. Преподает экономические дисциплины в Государственном университете морского и речного флота им. адмирала. С. О. Макарова.  

Садовский Владимир Александрович

Литератор, издатель литературного альманаха URBI

Сизенов Евгений Петрович

Экономист, краевед, писатель

Сосонюк Александр Александрович

Консул Генерального консульства Украины в Санкт-Петербурге

Сунгуров Александр Юрьевич

Доктор политических наук, профессор НИУ Высшая школа экономики в Санкт-Петербурге, депутат Ленсовета

Терехова Валентина Сергеевна

Менеджер программ Института восточных и западных обществ СПбГУ

Тульчинский Григорий Львович

Доктор философских наук, профессор Национального исследовательского университета Высшая школа экономики в Санкт-Петербурге

Хейфец Евгений Зиновьевич

Адвокат со специализацией на уголовных делах, член Адвокатской Палаты Санкт-Петербурга. По первому высшему образованию - историк

Ходкевич Анджей
Генеральный консул Республики Польша в Санкт-Петербурге

Шамшура Кирилл Александрович

Аспирант, НИУ Высшая школа экономики в Санкт-Петербурге, Департамент прикладной политологии проф. А.Ю.Сунгурова

Шароградская Анна Аркадьевна

Директор Института региональной прессы

Шинкунас Владислав Иосифович

Со-координатор проекта "Мегарегион - сетевая конфедерация", журналист

 

 

 

 

 

 

 

 

Тезисы

доклада к.и.н. Д.А.Коцюбинского

"Древнерусские и ордынские корни современной России"

В догосударственный период древние славяне (включая восточную их ветвь) успели проявить ряд своих базовых этнокультурных характеристик. Некоторые из них "хорошо узнаваемы" и стали частью "национальных характеров" национально-этнических общностей ("народов"), которые сформировались на общеславянской базе в дальнейшем. 

В то же время различные группы восточных славян обладали различными культурными особенностями, вступали в культурный контакт с разными соседями (финно-уграми, балтами, тюрками) и завоевателями (готами, аварами, византийцами, хазарами, варягами и др.), - всё это вело к культурно-политической диверсификации восточного славянства.

Домонгольская Русь была плюралистичным образованием, в котором - на фоне церковного и династического единства - продолжали существовать различия в гражданско-политических культурах различных восточно-славянских земель.

Приход Орды, а затем экспансия Литвы и Польши - провели резкую цивилизационную черту между будущей Россией - и будущими Украиной и Белоруссией. 

В России к XV веку оформилась политическая культура самодержавно-холопского типа, на базе которой получила развитие уникальная  "цивилизация ресентимента". 

На территории, до XVII остававшейся в зоне польско-литовского политического влияния, оформилась политическая культура периферийно-европейского типа, включавшая элементы договорно-правовых отношений, как по горизонтали, так и по вертикали, а также самоуправления.
 

Российский тип политической культуры поспособствовал становлению крупнейшей евразийской империи. Переферийно-европейский тип политической культуры сделал народы "приграничья" на продолжительное время объектом имперской экспансии с Запада, Востока и Юга, однако, позволил сохранить некоторые цивилизационные черты, характерные для Европы, сформировавшиеся и закрепившиеся к XVII веку.

(Полагаем, что для участников дискуссии представляет интерес статья Д.А.Коцюбинского в «Ростовском научном журнале» ( http://rostjournal.ru/?p=5296#more-5296 ), опубликованная в 2019 году: «Цивилизация ресентимента. К постановке проблемы истоков русской политической культуры»)

 

 Стенограмма

Анджей Ходкевич:  Уважаемые господа, я рад, что сегодня встречаемся в Польском консульстве. Моя фамилия Анджей Ходкевич, я Генконсул Республики Польша. С некоторыми из вас встречались на разных мероприятиях, связанных и с клубом, и не только, на разных конференциях. Сегодня к нам  пришел профессор Университета в Санкт-Петербурге Даниил Коцюбинский. И будет говорить на тему, которая для меня не совсем понятна, как для поляка. Потому что как сегодня возможно, в XXI веке, заниматься XIII веком, как очень важным временем для современной России. Это как бы мы поляки теперь занимались XIII веком и думали, а как это было важное влияние этого разделения на княжества в Польше, как это влияет на нас и теперь. Никогда, никто в польской историографии не писал, что это влияет на нас теперь. А в России есть эта тема. Я тоже как историк и любитель истории хочу послушать эту лекцию, этот доклад и ответ на главный вопрос – а почему нам заниматься XIII веком на Руси?

Ведущий В.И.Шинкунас: Тема дискуссии «Древнерусские и ордынские корни современной  России». Тезисы были всем разосланы. Хочу напомнить всем, кто здесь присутствует, что то, что здесь произносится, является публичной информацией и будет опубликовано. На всякий случай предупреждаю. К сожалению, условия высказывания мнений у нас усложняются. Поэтому будьте внимательны к тому, что вы говорите и как вы говорите.

Реплика А.Ю.Сунгурова: И зачем? (смех в зале)

Ведущий В.И.Шинкунас: Даниил Александрович, пожалуйста!

Д.А.Коцюбинский: Я сразу хотел бы попросить уважаемого хозяина дать мне возможность воспринимать происходящее как не имеющее отношения к территории Польской Республики, а имеющее отношение к Республике ученых, где возможны любые мнения и где никто не стремится выступить от имени какой-то государственности или нации, а выступает только от своего собственного имени, со своим собственным суждением, которое, естественно, по определению, не может задеть ничьих национальных и иных святых чувств.

Я попробую начать даже не с XIII века, а с гораздо более древних времен. По той причине, что я хотел бы построить мое рассуждение в контексте цивилизационного подхода. А цивилизационный подход предполагает изучение цивилизации как некоего организма, который подобен растению или любому животному, биологическому организму, где есть начало, рост, расцвет, потом, соответственно, зрелость, упадок, гибель. То есть, это своего рода органистический подход к истории. Мне он кажется правильным, потому что если взглянуть на истории обществ и цивилизаций в культурно-органистическом контексте, то многое становится понятным, многие сегодняшние феномены оказываются объяснимыми апелляцией и внимательным рассмотрением их корней, их истоков в прошлом. Об этом писал еще Карамзин. О том, что настоящее есть следствие прошедшего. И в этой части его рассуждений я с ним абсолютно согласен.

Мне кажется, что когда мы говорим об истории России сегодняшней, то, в первую очередь, надо констатировать тот факт, что эту историю нельзя рассматривать как историю государственности, которая появилась в IX веке, в эпоху, когда пришли варяги, создавшие свои первые полулегендарные государственные образования – сначала Новгородское конунгство, потом Киевскую Русь и так далее.

Домонгольская Русь была историческим пространством, которое относится к современной России точно так же, как к современной Европе относится догерманская история Римской Империи. То есть, это такой «плюсквамперфект», двояко прошедшее прошлое. Да, от него что-то осталось, но цивилизационной связи между древним Римом и современной Европой (не только Италией, но и вообще Европой в целом) - нет. Какие-то культурные линии, конечно, прослеживаются, но цивилизационных связей нет. После германского вторжения возникла совершенно другая модель социальной самоорганизации и самоощущения сообществ, которые – в лице их наследников – проживают сегодня на территории Европы и которые непосредственно вырастают из эпохи Раннего Средневековья.

То же самое и с историей России. Домонгольская история Древней Руси – это история, в которой «растворяются» нынешние белорусы, украинцы и русские (великороссы), а также многие народы Поволжья – финно-угры, тюрки. Это эпоха, когда совершенно по-другому ощущали себя те люди, которые жили тогда. И по-другому они себя позиционировали, самоорганизовывали. И, тем не менее, что-то такое, что будет иметь значение для последующего, в частности, для России (но не только России, но также я буду сегодня упоминать, конечно, гораздо более коротко, Украину, Белоруссию и Литву, Польшу) - было. И об этом тоже надо упомянуть.

Итак, посмотрим на славян. Кто такие были славяне?! Первоначально они были сгруппированы на северных границах Византии и в Причерноморье. Делили их византийцы на антов и склавинов, на восточных и западных славян. Иногда их называли единым именем венеды.

Какие же особенности бросились в глаза византийцам в середине первого тысячелетия, когда все славяне еще разговаривали на одном языке и контактировали друг с другом довольно плотно. Византийцы отмечали несколько моментов славянского этнического характера, если так можно сказать.

Во-первых, желание воевать, разбойничать и грабить, то есть такой варварский грабительский задор.

Во-вторых, отсутствие развитой воинской культуры, которая в это время уже была у германцев и которая у германцев в дальнейшем разовьется в рыцарскую культуру. У славян этого не было. То есть, славяне не придумали никакого своего оружия, у них были деревянные дротики, массивные деревянные щиты, за которыми они держали оборону во время боя, и которые они бросали и убегали, если враг наступал. То есть, они не стремились к лобовой схватке, к поединкам, к атаке. Они стремились к партизанским действиям, обманным лесным вылазкам. Или же к тому, чтобы напугать врага криком, чтобы враг убежал. Если враг не убегал от превентивного испуга, то славяне сами пытались ретироваться.

В-третьих, у славян присутствовало такое качество, как недоговороспособность элит. Невозможно было ни с каким славянским вождем договориться, потому что, если с ним договариваешься, то другие вожди, не соблюдают эту договоренность, даже если он выступал от имени некой коалиции. И поэтому византийцы говорили, что лучше с позиции силы разговаривать со славянами, чем пытаться с ними договариваться.

Отсутствие развитой военной культуры видно на примере славянской, особенно восточно-славянской, археологии. Мы устанавливаем границы расселения восточно-славянских племен по такому, сохраняющемуся на протяжении столетий и тысячелетий в почве, элементу погребения, как женские украшения – по височным кольцам! Вот это единственное, что отличало славянские племена друг от друга. Никаких мужских военных атрибутов не было: ни мечей, ни шлемов, ни щитов, ни копий даже каких-то оригинальных. Ничего такого славянская археология нам не дала. А вот оригинальные височные кольца были. То есть, в принципе, какая-то идентичность конечно существовала, и через что-то славянская душа племен себя проявляла. Но это было не военное мастерство и не военная культура (у германцев элементом, по которому археологи различают захоронения разных племен, являются застежки воинского плаща – фибулы), хотя воевать хотели, повторяю, и пытались воевать.

В итоге недостаточного уровня своего военного развития славяне именно в это время, начиная с середины первого тысячелетия и на протяжении следующих веков, оказались в орбите влияния других, более воинственных, более успешных в этом отношении племен. Сперва готы – IV век, в Крыму и Причерноморье они доминировали над антами. Затем гунны. Затем авары – тюркский каганат, который существовал на территории современной Болгарии. Потом хазары, которые будут тоже частично контролировать славянские племена. С Запада – франки. С юга – византийцы. Те славяне, которые прорывались на Балканский полуостров, попадали под контроль византийцев. Те, которые уходили на Запад и вступали в контакт с франками и другими германцами, как правило, попадали под их контроль либо растворялись в них. Но, конечно были исключения. Скажем, польская территория она – хотя тоже одно время была зависима от Германской Империи – но довольно быстро эмансипировалась. И «польский путь» в каком-то смысле уникален, потому что это пример славянского государства, которое смогло на протяжении довольно длительного времени – в течение Средневековья и Нового времени – существовать как независимое.

В основном же все славяне оказались под контролем, протекторатом каких-то более либо цивилизованных, либо успешных в военном отношении других народов.

Что касается теперь восточных славян, поскольку сегодня мы будем все-таки говорить в первую очередь о них, то их исторический старт напрямую связан - и «Повесть временных лет» нам об этом подробно рассказывает - с пришествием варягов. То есть, пришествием внешнего менеджмента. И важно здесь не то, как это было на самом деле (этого мы никогда не узнаем, скорей всего), а важно, как это осталось в памяти. А осталось в памяти это в виде нескольких архетипов, которые в дальнейшем структурировали политическую культуру будущей России.

Итак, это осталось в памяти, как воспоминание о том, что мы с самого начала были полиэтничными и все племена друг с другом ссорились. Я напоминаю, что в «Повести временных лет» изначально идет рассказ о том, как ссорились между собой славянские племена – кривичи и словене – с одной стороны (которые ссорились и друг с другом тоже), и финно-угры – чудь, меря, весь, с другой. Ну, вот, они ссорились-ссорились, потом стали платить дань варягам, а потом выгнали варягов и стало им совсем плохо, род на род встал. И тогда они призвали Рюрика и наступил порядок. Так все это, повторяю, осталось в исторической памяти.

Итак, порядок наступил после того, как пришли внешние менеджеры. Причем, надо, забегая вперед, сказать, что Рюриковичи (варяги пришли во главе с Рюриком, от которого в дальнейшем произросла большая разветвленная династия Рюриковичей по всей Руси, хотя были и другие варяжские династии, - я два слова потом об этом скажу, когда про Белоруссию будем говорить) пришли и осели, но впоследствии не смешивались со славянским населением. Единственный эпизод, своего рода «прокол» в биографии Святослава, когда он с рабыней Малушей вступил во внебрачную связь и от этой связи родился будущий Великий князь Владимир, которого конечно потом этим рабским происхождением попрекали. Правда, те, кто попрекал, потом были усмирены или уничтожены. И в дальнейшем уже в летописи и во всяких славословиях церковных как раз подчеркивались его знатность и безупречность его происхождения. Но мы-то знаем, что он все-таки от Малуши. Так вот это единственное вкрапление в род Рюриковичей славянской крови. Таким образом, Рюриковичи так и остались по отношению к славянам этническими чужаками. Они женились только либо на княжнах того же дома Рюриковичей, либо на польских, чешских, венгерских, позднее литовских и татарских принцессах, либо шведских, норвежских, немецких, а также половецких принцессах. Это тоже было довольно популярная версия. Иногда – на знатных византийках. То есть, обязательно на представительницах высшей аристократии – своей либо чужой. Но не на своих подданных – славянах. И, тем не менее, с точки зрения славян, которые жили под управлением Рюриковичей, это было нормально, и этнически чужих князей славяне воспринимали как своих. Это было нормально, потому что славянами управляли те, с кем им оказалось, в общем, исторически комфортно (в отличие от тех же авар, о которых у славян остались негативные воспоминания).

Комфортно славянам под варяжских протекторатом оказалось по двум основным обстоятельствам.

Во-первых, варяги принесли славянам большой интересный военно-торговый проект, позволявший находиться в постоянных экономических контактах с Византией. А Константинополь – это был…, ну, как огромный супермаркет того времени! В Византию все ехали за покупками. А для этого были нужны деньги… То есть надо было захватить рабов (в основном, тех же славян, но из соседних племён), затем продать рабов на арабском рынке – для этого по Волге сплавать через Каспий, накопись серебряных дирхемов и потом, с этим серебром по Волге приехать через Ладогу уже на путь из варяг в греки и вот после этого уже отправляться в Константинополь (опять-таки с новыми славянами-рабами – славянских рабов было уже VI в. на рынках в Греции так много, что от них пошло слово «склавос» - «раб»), чтобы там побольше купить всяких роскошных товаров. А потом с этими товарами вернуться на Русь. Это были ежегодные экспедиции. Военные походы на Царьград тоже были, но изредка – раз в несколько десятков лет. Это были конфликтные эпизоды отношения Руси (или Хазарии, которой некоторое время политически подчинялась варяжско-славянская Русь) с Византией. А вот мирный торговый караван из Киева устремлялся к Константинополю ежегодно. Это описано у Константина Багрянородного.

Так вот, в памяти у славян, соответственно, осталась эпоха конструктивного (если не считать тех славян, которых продавали в рабство) менеджмента, конструктивного взаимодействия славян с варягами, которые помогали им косвенно контактировать с Византией.

Что еще принесли варяги на Русь, а точнее, славянам, потому что Русь – это этноним самих варягов-«гребцов» (в финской огласовке), который имеет шведское происхождение, а не славянское. Но будем уже называть эту территорию Русью. Так что они принесли? Они принесли Русскую правду, то есть тот свод правовых норм, который позволил объединить самые разные племена. Ведь почему конфликтовали между собой различные племена – славянские финно-угорские и прочие? Потому, что у каждого племени был свой обычай, свое обычное право. Не было универсального права, которое позволило бы урегулировать противоречия в каждом конкретном конфликте. А варяги принесли типичную германскую правду, которая у нас в истории осталась как Русская правда. Этих германских правд было много. Они, собственно, и явились главным германским ноу-хау, из которого выросла потом вся современная либеральная демократия. Ведь что лежало в основе германских прав?! Лежала фиксация за каждым человеком – не за каждым представителем данного племени, а за каждым человеком вообще! – его неотъемлемых прав. Его нельзя было убивать, его нельзя было оскорблять, его имущество нельзя было похищать. За это все устанавливались штрафы – в зависимости от знатности разные – но важно было то, что эта система позволяла в правовом отношении объединять большие пространства неконфликтным государственно-правовым образом. И этот порядок принесли варяги.

Конечно, они при этом еще и, как я сказал, приторговывали славянами как рабами на рынках. Но это были не те славяне, с которыми варяги перед тем договаривались. То есть, условно говоря, они с одними договорились, других захватили по дороге в плен и поехали торговать! Но в памяти все равно это осталось как некое «наведение порядка» на большой территории.

А теперь посмотрим: что от домонгольского прошлого осталось «на будущее»? Остались несколько моментов.

Во-первых, остались исходные качества «славянской души», хотя это, вроде, и не научный термин. Ну, скажем так: славянской гражданской политической культуры. Так будет понаучней. Среди этих качества ключевое – недоговороспособность. Это хорошо проявилось как раз накануне монгольского нашествия. 1223 год – битва на реке Калке. Русские князья, которые со славянами генетически не смешивались, но культуру местную в себя впитали. И славянский язык уже стал их языком. И жили они по тем правилам, по которым жил тот социум, которым они управляли и с которым культурно сплавились. История битвы на реке Калке – классический образец того, что бывает со «славянскими крестовыми походами», условно говоря. Что бывает, когда славяне пытаются договориться и пойти вместо «против неверных». Получается абсолютное фиаско по причине внутренних раздоров, тут же возникающих в недрах свободно-договорной коалиции. Четыре (по некоторым данным – пять) одних только Мстиславов и еще множество князей попытались договориться, вышли в поле и тут же все перессорились. Не договорились, кто и в каком направлении должен двигаться, как атаковать врага. Мстислав Киевский построил себе укрепление на холме, Мстислав Удатный и союзники-половцы пошли в атаку. Мстислав Черниговский встал посредине. В итоге, монголы всех по очереди разгромили. А ведь монголы сперва опасались русских, они видели, что, вроде бы, перед ними – цивилизованные люди, притом большая армия, с которой опасно вступать в бой. Монголы говорили, что пришли, в общем-то, не с русскими воевать, а с половцами, своими «конюхами». Но русские вступились за своих друзей – половцев, потому что половцы были союзниками и обратились к русским за помощью. Русские, в общем, проявили благородство и пошли помогать тем, с кем в тот момент были в союзе. Вроде бы, такое поведение можно считать правовым. Но между собой при этом русские князья договориться не смогли. И после этого уже, конечно, у монголов осталось в памяти, что эту страну будет легко завоевать, поскольку здесь раздоры превалируют над солидарностью, и значит, никто никому не поможет.

Как выглядела примерно такая же модель самоорганизации на Западе? Первый Крестовый поход. Разве там был какой-то «начальник», какой-то «главный король»? Нет, это была коалиция обездоленных рыцарей, жертв, так сказать, демографического взрыва, который в то время произошел в Европе. То есть, в массе это были феодалы, которые остались без своих земель. И вот эти «бомжующие рыцари» (конечно, среди них и знатные, и владетельные – герцоги, графы) договорились, прошли через Византию, дошли до Земли обетованной. Между собой при этом ссорились по дороге постоянно. И многие были малосимпатичными людьми, судя по описанию Анны Комниной. Был, конечно, Готфрид Бульонский – идеалист-романтик. Но, кроме него, были и всякие зловредные прагматики. И, тем не менее, когда на горизонте появлялись сарацины, крестоносцы забывали о своих конфликтах, выстраивались в боевой порядок и побеждали. И шли дальше. И потом, придя на это место, они построили на основе исходной договоренности целую систему крестоносных государств, внутри каждого из которых возникла идеальная вассально-сеньоральная лестница. То есть, та модель взаимоотношений старших и младших, вассалов и сеньоров, которая оформилась в Европе в эпоху Раннего Средневековья.

На Руси феодальная правовая модель не оформилась. Это не значит, что в Домонгольской Руси не было вообще никакой правовой модели. Правовая модель была, но она была очень хаотичная и неупорядоченная. Конкурировали между собой сразу несколько видов права.

Во-первых, право династическое, причём в двух версиях. Первая – лествичная, которую варяги позаимствовали у хазар, под которыми политически находились одно время, когда власть переходила от старшего брата к среднему, к младшему, потом к старшему племяннику и т.д. Вторая – салическая система: от отца к сыну, более привычная европейская модель.

Во-вторых, существовала вечевая модель легитимности, когда города периодически восставали и говорили о том, что вообще-то мы хотим не этого князя, а другого князя.

И плюс к этому еще примешивалась «боярско-амбициозная легитимность», когда бояре, опираясь на свой статус старших дружинников, восставали и начинали князю объяснять, как он должен себя вести.

При этом все древнерусские земли по особенностям своей гражданско-политической культуры были разными, и накануне татарского вторжения можно было видеть, что разные территории Древней Руси сконструировали у себя разные политические модели с поправкой на то, что все они были непохожими на Западную Европу и у всех них присутствовали исходные славянские качества, которые делали сообщество не очень конкурентоспособным в том жестоком мире. Я имею в виду недостаточный уровень военной дисциплинированности и недостаточную способность к тому, чтобы заключать и, самое главное, сохранять верность принятым на себя взаимным обязательствам.

Почему вообще получилась разная культура у разных восточнославянских народов в домонгольский период?! Здесь надо вернуться немного назад и вспомнить, откуда вообще появились восточные славяне. Славяне как таковые, как известно, происходят из района современной Польши, хотя Нестор их «отправил» на Дунай. Но современные ученые всё же считают, что прародина славянства –  это Привислинский край. Так откуда же появилась более восточная ветвь славянства? Казалось бы, в эпоху Великого переселения народов все должны были стремиться поближе к границам богатых территорий, то есть, к Риму и Византии. И вдруг какая-то часть славян начала путешествовать в совершенно противоположном направлении – в леса и болота Восточно-Европейской равнины. Понятно, что это были, скорее всего, оттесненные, наименее успешные в военном плане – внутри уже славянского большого сообщества – славяне. То есть восточные славяне – это, я это слово безоценочно хочу употребить, лузеры внутри славянства. Они вынуждены были отступить. Не случайно жители киевской земли назывались так же, как и их польские сородичи – «поляне». Вероятно, киевские поляне – это те поляне, которых из Польши вытеснили более успешные соседи-славяне. Киевских полян также называли (в частности Константин Багрянородный) лендзянами, то есть, ляхами. И киевская гора Щековица, как считают некоторые ученые, названа так в честь некоего Чеха, который тоже вероятно остался в памяти как «прародитель» западных славян, оттесненных в район Киева. То есть, все наиболее энергичные славяне ушли на Запад, а какой-то Чех пришел в Киев на гору Щековицу и там зафиксировал свой этноним. А откуда взялись словене новгородские?! Есть версия, что это та часть полабских славян, которая, соответственно, не выдержала натиска германцев и отошла на Восток. Есть и другая версия, что словене пришли с Балкан, не удержавшись там. То есть как бы решили – ну, его, к чертовой матери, у нас ничего тут не получается! И ушли на север, в гиперборейский край. Славянские племена радимичей, вятичей, как пишет сам Нестор, происходят от польских прародителей – Радима и Вятко. То есть, ясно, что был какой-то вектор движения с Запада на Восток, а также с Юга на Север. И вот эти восточные славяне, соответственно, будущие русские, украинцы и белорусы, оказались, что неудивительно, при этом разными, как я уже сказал. И создали в итоге в домонгольский период разные политические модели.

Самая в правовом отношении цельная и политически стабильная модель Домонгольской Руси – это республики Новгорода и Пскова (Псков поздней появился, изначально он был пригородом Новгорода). Там не было хаоса легитимности. Там была легитимность вече. Это вече было представительным целой иерархией выборных учреждений, а вовсе не примером «прямой демократии». Там были многоступенчатые выборы, князь служил по приглашению и договору, его изгоняли, если он нарушал взятые на себя обязательства. То есть на Северо-Западе восточные славяне оказались в большей степени договороспособными. И не случайно, думается, с ними и связана легенда о «договорном» призвании варягов.

Что касается Юга и Юго-Запада, это территория усобиц, можно сказать, сердце усобиц! Это будущая Украина, где «все воевали со всеми». И никто ни с кем не хотел договариваться надолго и прочно. То есть, хотел, но не мог! Воевали между собой князья, которые все время какие-то договоры заключали, проводили Любечский и прочие съезды. И после этого тут же друг другу глаза выкалывали. Бояре, особенно в Галиче, славились тем, что держали князей в черном теле, хотя там князья были, что называется, сильные мужчины! Ярослав Осмомысл воспет в «Слове о полку Игореве», где он своими щитами «подпирает горы угорские». Тем не менее, что сделали с ним галицкие бояре? Они ему запретили жить с любовницей, посадили его в погреб, любовницу сожгли, объявили ведьмой. И потребовали, чтобы он жил со своей законной женой. И он вынужден был подчиниться. Один из следующих галицко-волынских князей, Роман Мстиславич, говорил: «Не передавивши пчел, меду не ясти». Рубил головы боярам нещадно. Но ничего не помогало. Его сына, Даниила Романовича тоже поначалу быстро свергли. При этом Галицкие бояре порой обращались за помощью к венграм, вообще гордый феодальный дух Европы в Галицкое княжество проникал особенно активно. Потом Даниил Романович вернулся. В общем, там была вот такая бесконечная схватка правовых амбиций. И периодически еще и горожане восставали. Допустим, князь проиграл войну, потерял уважение галичан, а потом, когда он уехал на охоту, они его свергли и позвали другого. Возвращается князь к себе домой, а его не пускают, приходится штурмом брать собственный город. Вот такая полисубъектная политическая реальность. То есть, на Юго-Западе было много разных политических субъектов, за каждым из которых стояла «своя легитимность» (династическая, вечевая, боярская). Очень живая цивилизация, которая, конечно, была в итоге чревата внешней слабостью. Удержать свою независимость при столь вольном отношении разных политических субъектов друг к другу и неспособности даже перед лицом опасности консолидироваться, - всё это привело к тому, что, в конце концов, эта территория сперва была завоевана Батыем. И хотя Юго-Запад в дальнейшем продолжал бороться за независимость от татар и фактически достигал её порой, но уже в XIV веке Литва и Польша разделили эту территорию на две части, на Волынь и Галицию. Перед тем Литва захватила территорию будущей Белоруссии и Восточной Украины. Впоследствии Польша присоединит к себе практически всю будущую Украину.

Я не буду сейчас говорить подробно о Смоленске, Рязани или Полоцком княжестве и других землях будущей Белоруссии. Это всё – тоже отдельные истории. Например, Белоруссия и сейчас держится очень автономно и как бы «замкнуто», в «большие усобицы» старается не вмешиваться. Так же она старалась себя вести и в домонгольский период. Там даже была своя династия, не Рюриковичей. То есть, формально она происходила от Изяслава Владимировича, сына Владимира Святого, но, поскольку он был одновременно сыном Рогнеды, у которой отец был Рогволод, то будущие белорусы –  полочане решили, что они будут вести династию от Рогволода, а не от Рюрика. И они старались не участвовать ни в каких усобицах. То есть внутри этих княжеств какие-то усобицы были, но они старались не особенно взаимодействовать с «большим миром усобиц» юго-запада и северо-востока, не вели битву за Киевский стол. На территории будущей Белоруссии очень активно шло налаживание контактов западно-русских княжеств с балтскими племенами. Вообще, учеными отмечается родственность кривичей, из которых сформировались в том числе полочане. Кривичи считаются из славян наиболее близкими к балтам. Одним словом, «заготовка» под будущее Великое княжество Литовское уже была сделана тогда.

Теперь перемещаемся на Северо-Восток. Здесь совсем иная картина. Что мы там видим? Мы видим предсамодержавную политическую культуру, совершенно не похожую на культуру Юго-Запада, не похожую абсолютно на культуру Северо-Запада и, в общем, не похожую на культуру будущей Белоруссии. Великое Владимирское княжество – это земля, в которой сформировалась совсем другая политическая культура – предсамодержавная, как я уже сказал, но еще не самодержавная! В чем отличие принципиальное, я сейчас поясню. Если самодержавная культура предполагает, что социум чувствует себя комфортно только когда над ним нависает абсолютно независимая от него и тиранящая его власть, то предсамодержавный социум, конечно, терпит власть, но, все-таки он ее в глубине души ненавидит. И поэтому, как только появляется возможность, то восстаёт и убивает тирана. Это то, чего не знает история ни Московского, ни Петербургского, ни советского периодов. Сильных тиранов в России всегда только боготворили. А вот во Владимиро-Суздальском княжестве деспотичного правителя Андрея Боголюбского все-таки убили. Причем во главе заговора стояла его собственная жена! На миниатюре видно, как она радостно стоит с отрубленной рукой своего супруга и ликует, что, наконец, справедливость восторжествовала, потому что ведь отец Андрея Боголюбского в свое время убил ее отца – боярина Кучко – и насильно заставил ее выйти замуж за своего сына – Андрея. В общем, там была целая кровавая мелодрама.

Но что центральное в политической культуре этого княжества мы видим?! Мы видим элементы будущей русской культуры, о которых пишет Ключевский. Он говорит, что в лице Андрея Боголюбского впервые на арену истории вышел великоросс. И это явление, отмечает Ключевский, нельзя признать удачным. Впрочем, с Ключевским можно спорить, учитывая, что потом именно из этих тиранических качеств Андрея Боголюбского и вырастет будущая Московия. Точнее, они потом трансформируются и разовьются в будущей московской культуре.

Итак, мы видим раболепство элит по отношению к Великому Владимирскому князю. Здесь нет никакой «галицкой фронды». Конечно, заговор был и князя убили. Но он был составлен не боярами, а ближними слугами, семьей. А вот так, чтобы бояре оппонировали Великому князю Владимирскому, такого Владимирское княжество не знало.

Но по какой причине там сложилась «предмосковская» модель отношений власти и общества? Здесь сыграли роль разные факторы. Один из них – большое мигрантов с юга. Кто были эти мигранты? Это были те, кто убегал от южных усобиц. Жить было на Юге тяжело. То половцы набегут, то свои князья потопчут твои посевы. Поэтому люди уходили на более стабильный север. При этом приезжающие люди оказывались в зависимости от князя, который селил их, ремесленникам давал заказы, крестьянам – землю, дворянам – «милость» (корм). И поэтому именно во Владимирской земле родился знаменитый текст – Моление Даниила Заточника, где интеллигентный, культурный специалист (типа Владислава Суркова) пишет князю о том, какой князь замечательный, какой он великий. И, самое главное, как этот автор ждет, чтобы князь ему поскорей дал денег за такую его стопроцентную лояльность и льстивость. Но, еще раз повторяю, это все происходило на фоне все-таки сохранения домонгольской полицентричной политической культуры, когда были веча (даже во Владимирской земле), были князья, было представление о праве. То есть, князья не были самодержцами. Они не могли грубо и без последствий для себя нарушить какие-то традиции, хотя бы традиции наследования. Да, они конечно их нарушали по факту, но каждый раз это вызывало встречные движения, протесты и так далее.

Теперь я хочу перенестись уже в следующий отрезок истории, который, собственно, и явился эмбрионом будущей собственно русской политической культуры. Речь о монгольском нашествии и эпохе Орды.

Что принесла с собой Орда? Хотя поначалу она называлась не Ордой. Это была Монгольская империя. Золотая Орда, сам термин, появится тогда, когда Улус Джучи отделится от большой империи, во второй половине XIII века. Но это тонкости. Мы не будем в них вдаваться.

Итак, что принесла с собой новая модель отношений власти и подданных? Здесь надо просто вспомнить на секунду, кто такие были монголы и что у них было в голове. А в голове у них была, прежде всего, Яса Чингисхана. Яса Чингисхана говорила, что монголы не имеют права заключить ни с кем «горизонтальных» договоров. Они могут только принять свидетельство о полной покорности. То есть если кто-то соглашается превратиться полностью в политического раба, только тогда с ним может быть заключено – нет, не соглашение, а просто монгольский император принимает от покоренного правителя признание в том, что он является ханским холопом. Монголам было запрещено называть кого бы то ни было из других правителей по титулу. Только по имени называли. Поэтому, когда приехал Плано Карпини в Каракорум и предложил монгольскому императору (точнее, матери нового монгольского императора) принять католицизм, то для начала ему сказали: сперва пусть ваш Папа признает себя нашим холопом, а потом мы рассмотрим вопрос о религии. На этом переговоры закончились, хотя монголы ничего плохого Плано Карпини не сделали, и он спокойно вернулся назад. Так вот, отношения с завоеванными правителями могли выстраиваться только по линии господин – холоп. И это коснулось всех, кого татары завоевали (в русских летописях монголов сразу стали называть татарами, так что эти термины я буду использовать как синонимичные). Это коснулось и северо-восточных князей, и южных и юго-западных князей. До Белоруссии, как известно, монголы не дошли. До Новгорода и Пскова тоже.

И вот те русские князья, которые стали отправляться к монголам за ярлыками на княжение, были вынуждены проделывать ритуал похолопления. То есть, они поклонялись языческим святыням и выполняли все необходимые ритуалы, которые, конечно, христианин выполнять права не имел. И когда Даниил Галицкий после такого посещения ставки Батыя к себе в Галицкую Землю, летописец записал: «Вот, превратился-то он в холопа!» Конечно, Даниила в Сарае почтили, но «злее зла честь татарская!» - записал летописец. Таким образом, галицко-волынский летописец отметил тот факт, что для Даниила Галицкого это была, во-первых, личная травма, а, во-вторых, политическая катастрофа. И не случайно Даниил Галицкий потом будет на протяжении всего своего правления бороться за то, чтобы эмансипироваться от Орды. Обратит свои взгляды даже в сторону Папы Римского, пообещает принять католицизм. За это Папа Римский сделает его королем. После чего Даниил католиком становиться всё же откажется, и крестоносной поддержки от Рима не получит. Но католиком он, вероятно, и не мог стать, потому что православные галицкие бояре бы возмутились.

Одним словом, на Юго-Западе появилось пространство перманентного сопротивления ордынскому господству.

Абсолютно другое поведение продемонстрировали северо-восточные князья. Правда, поначалу попытки сопротивления татарам были. Ярослав Всеволодович тоже попытался начать переговоры с Папой Римским. Но как только об этом узнали в Каракоруме, как раз когда там были и Ярослав Всеволодович, и Плано Карпини, ханша, дала Ярославу отравленное зелье, и он умер. Об этом пишет Плано Карпини. А после этого сын Ярослава Всеволодовича Андрей, который получил ярлык на великое княжение (казалось бы, все у него хорошо, он Великий князь Владимирский), стал думать о сопротивлении татарам. Андрей стал готовить антитатарское выступление совместно с Даниилом Галицким в 1252 году. И у них были шансы!

Но в этот момент произошел роковой выбор, который сделал не Андрей и не Даниил Галицкий, а старший брат Андрея – Александр Ярославич (Невский), который был недоволен тем, что ярлык на Владимирское княжение получил Андрей, а не он. Александр отправился с доносом в Орду и возвратился оттуда уже с ярлыком. А до этого оттуда пришла Неврюева рать, которая разгромила громит Андрея и его младшего брата Ярослава, который был с ним в союзе. И вторая рать – Куремсы – пошла на Даниила. Но Даниил, между прочим, в тот раз татарскую рать разбил. Это еще раз доказывает, что если бы все три северо-восточные брата – Александр, Ярослав, Андрей, вместе с Даниилом солидарно бы воевали против татар, уже тогда, в 1252 году, был шанс покончить с игом. По крайней мере, переломить ход событий и восстановить политическую независимость.

Почему Александр Невский сделал такой выбор? Тому две причины. Во-первых, он таким образом получил ярлык, о котором он мечтал. А, во-вторых, ему помогал и его идеологически инспирировал митрополит Кирилл. А митрополит Кирилл рассуждал очень просто. Татары не покушаются на православие. Более того, они создают всем церквям максимум преференций. А католики, которыми надо блокироваться, если ты идешь против татар и просишь Папу о помощи, Крестовых походах, несут прямую угрозу православию. Поэтому, с точки зрения Кирилла, надо было  пожертвовать политической независимостью, но зато спасти душу. И вот Александр Невский, рассудив, таким образом, понял, что ему эта линия выгодней. И сделал свой выбор.

Отдавшись под власть татар, Александр Невский сразу создал два архетипа, которые в дальнейшем повлияют на становление всей русской политической культуры. Он, во-первых, признал себя холопом. Во-вторых, он навёл татар на Русь. То есть, он признал де-факто свою территорию колонией, которую необходимо усмирять во имя того, чтобы соблюсти интересы внешнего правителя – татарского хана. То есть свои подданные превратились как бы в аборигенов, и хотя по вере они были такие же, как и сам Александр Невский, но истинно «своим» для великого князя отныне был татарский правитель, а не подданные-единоверцы.

И вот с этого момента в будущей России, на территории сперва Владимирского княжества, а потом Московского княжества, формируется принципиально новая и вообще уникальная политическая культура, которой, на самом деле, нигде больше не было в истории, насколько я понимаю. Культура тотальной самодержавно-холопской системы отношений в обществе. Или самодержавно-холопская политическая культура. Когда и власть, и подданные ведут себя по не аристократическому сценарию, когда у аристократов отсутствует аристократическая этика. Зато присутствует этика холопская, рабская, плебейская, у которой совершенно другая сверхзадача. Аристократ живет для того, чтобы соблюсти свою честь и, если надо, пожертвовать ради этого жизнью. Ну, вот, польский гонор, собственно, тому пример. Это конечно для государства бывает иногда – как показывает историческая практика – не безопасно. Посмотрите, какое государство оказалось более успешным на протяжении истории? Государство, которым руководили свободолюбивые польские шляхтичи, или государство, которым руководила элита, усвоившая абсолютно рабскую мораль? Кто построил самое крупное в мире государство и до сих пор его удерживает? Шляхетская польская демократия или русское самодержавие?..

Так вот, возвращаемся в XIII век! В этом самом XIII веке, в подордынской Руси появляется феномен холопской морали, которая пронизывает все общество сверху донизу. И понятно, что, когда у социума «внизу» нет аристократической модели поведения «наверху», оно перестает эти «верхи» уважать. Отсюда – извечная ненависть русских людей к боярам и чиновникам. Бояре плохие, царь хороший! Но только царь всегда где-то далеко, он и тогда был далеко, совсем далеко, в Сарае. Но и сейчас царь находится в таком «метафизическом Сарае» и где-то там, в «пятом измерении» сидит в Кремле. А тогда он был еще и далеко на Волге… А вот те, кто здесь, «царевы холопы», они все ведут себя не как аристократы. Не так, как должна себя вести элита. Не хранят честь. Вместо этого грызутся за  ярлык.

И возникает совершенно другая легитимность власти, которой, опять-таки, не было в домонгольской Руси – легитимность ярлыка, силовая легитимность. То есть, власть является настоящей не тогда, когда по праву достается кому-то – по наследственному праву, по избранию или еще по какому-то механизму – а тогда, когда она получена от самодержца, от царя. Что такое ярлык на княжение, если вдуматься? Ярлык – это знак насилия! Это знак способности выдавшего его хана-самодержца усмирить любой бунт. То есть, это символ той власти, которая сама себя держит, которая способна подавить общество. И по этой причине – по причине своей независимости от общества – она этим обществом начинает восприниматься как легитимная. Это своего рода «демократическая легитимность наоборот». Не случайно потом модальными правителями России, если мы посмотрим в эпоху Москвы, окажется самый тиранический правитель этого времени Иван Грозный. В эпоху Петербургской Империи – самый тиранический правитель петербургского периода: Петр I. Вот не Александр II со своими великими реформами, не Александр I со своими мечтаниями конституционными, не Екатерина со своей любвеобильностью, а Петр I со своим тираническим стилем. Ну, а в советский период, тут, конечно, Ленин и Сталин – они друг друга стоят и сливаются в некий единый модальный архетип, на фоне которого бледнеют и Горбачев, и Хрущев, и даже Брежнев. О присутствующих в Кремле не говорят, но они тоже бледнеют, потому что мы видим, до какой степени сейчас взлетает популярность Сталина. Именно потому и взлетает, что недостаточно жесткий правитель сегодня у власти! Он не может «навести порядок», который мог, как кажется русскому человеку, навести любой из перечисленных мной «модальных правителей».

Таким образом, формируется совершенно новая модель легитимности власти. Власть, которая сама себя держит и главный признак настоящности которой – в том, что она не зависит от общества. Власть, которая пытается зависеть от общества, считывается таким самодержавно-холопским социумом как слабая, и ее свергают.

Всё это в целом формирует систему психологических компенсаторных механизмов. Потому что жить в такой запрограммированной на перманентный террор стране людям тяжело, практически невыносимо. Ты ни с какой стороны не гарантирован. Тебя в любой момент могут растереть в лагерную пыль. Ты никто. Ты холоп. И даже не холоп! Ты – сирота, потому что холоп – это тот, кто служит государю, это личный слуга царя. А ты – всего лишь просто холоп холопа. Холоп холопа на московском языке и назывался сиротой. То есть, он от «отца» (царя) отделен средостением проклятых бояр и приказных.

Конечно, такая страшная и депрессивная реальность требует какой-то психологической компенсации. И в итоге возникает ресентимент – рабская мораль, о которой в свое время долго и очень интересно рассуждал Фридрих Ницше в своем произведении «К генеалогии морали». Эта мораль как раз и включает в свой состав эти «компенсаторные механизмы».

Какие это механизмы?

Во-первых, это анти-мораль, которую придумывает раб для того, чтобы противопоставить себя господину. То есть, он сам себе пытается доказать, что он гораздо лучше, что его не интересует те моральные ценности, которые есть у господина. У него есть другие моральные ценности. Но, на самом деле, это басня «Лиса и виноград». До тех пор, пока ты не можешь дотянуться, ты делаешь вид, что тебе это не интересно. А как только ты можешь дотянуться, ты тут же хватаешь и пытаешься завладеть тем, что раньше принадлежало господину.

Во-вторых, это нечистая совесть, которая возникает как реакция на то, что человек смиряется с тем, что он раб. Ведь человек рождается от природы свободным. А тут он вынужден смириться с тем, что он раб. У него возникает феномен нечистой совести. Эта нечистая совесть предполагает такой защитный механизм как перенесение ответственности за свои проблемы на другого, как правило, на того же самого господина. То есть, виноват в моих проблемах не я (я же всего-навсего раб!), а мой господин, из-за которого я так плохо живу.

Возникает целая система компенсаторных механизмов, которые помогают такому обществу себя сохранять. И не просто сохранять, но и двигаться к самому главному, что в рабской морали является мотивирующим моментом – к реваншу! Мечта о реванше, о том, чтобы наконец все-таки догнать и перегнать, чтобы победить и уничтожить, - главная мечта раба. Бунт бессмысленный и беспощадный. Почему бессмысленный и беспощадный русский бунт? Потому что в его основе лежит желание не достижения чего-то, а уничтожение того, кого ты ненавидишь, кому ты завидовал все это время, кто тобой помыкал, как тебе кажется. И перед которым ты вынужден был пресмыкаться, но по отношению к которому ты вдруг можешь восстать для того, чтобы его уничтожить. И дальше – скопировать ту же самую модель угнетения, только уже по отношению к тем, кто окажется ниже тебя. То есть, это бунт раба, это бунт не во имя свободы, а во имя нового рабства. Во имя смены позиций, когда раб хочет стать господином, а своего экс-господина превратить в раба.

Ну и важнейший элемент морали ресентимента – «стокгольмский синдром», когда общество, которое не чувствует себя в силах протестовать против самодержавного правления и не питает никаких надежд на то, что это возможно, начинает себя идентифицировать с той властью-террористом, которая захватила власть над социумом. «Стокгольмский синдром», наверно все помнят, откуда этот термин пришел. Эпизод, когда террористы захватили самолет и через какое-то время пассажиры самолета стали внутренне солидаризироваться с террористами, а не с теми, кто хотел освободить этот самолет. Вот то же самое происходит с обществом, которое захвачено самодержавной властью и когда у общества нет возможности вырваться.

При этом, для того, чтобы общество еще не имело возможности вырваться и чтобы у него были дополнительные аргументы, оправдывающие его рабский статус, появляется еще и идеократический компонент русской политической культуры. А именно, с XV века в России возникает идея, и она продолжается вплоть до нынешних дней, что Россия является носителем единственно правильной веры, вариант – политической идеи. Чего-то такого, что должно, во-первых, спасти ее, а, во-вторых, спасти все человечество от скверны. То есть возникает представление о единственно верном христианстве, единственном православном царстве и единственном православном народе. Это, конечно, калька с еврейского «избранного народа», но переиначенная и соединенная с русскими реалиями, которые, наверное, всем известны в виде формулы: «Москва – Третий Рим». Но это ведь не просто формула, за ней стоит идея того, что мы – носители самой верной идеи, которая спасет всех.

Есть и другие элементы русской политической культуры ресентимента, но, думаю, самые главные я обозначил.

Всё это в целом позволило России, которая вышла из-под ордынской зависимости в конце XV века, не просто сохранить ту модель взаимоотношений власти и общества, которая была структурирована еще внутри ордынской системы, но оптимизировать ее. Потому что если по отношению к хану, который сидел где-то там, в Сарае, русские князья находились в состоянии конкуренции и по этой причине бояре могли переезжать от одного князя к другому, крестьяне тоже могли путешествовать по разным владениям, то когда, условно говоря, ордынский хан переместился в Кремль, все стало гораздо жестче. И бояре уже в отношениях с князем себя по имени отчеству (как это было в ордынскую эпоху) называть перестали. Они превратились в Ивашек, Федек, в Борисок – и в холопов. Стали прямо называть себя холопами. И, с их точки зрения, ничего страшного не произошло. Они даже «повысили» таким образом. Ибо заняли ту ступеньку, которую когда-то занимал сам князь по отношению к ордынскому хану.

В итоге окончательно оформилась система «ресентимента сверху донизу», которая позволила Москве превратиться в неостановимый каток по собиранию земель.

Причем, в основе этого собирания земель лежала опять-таки усвоенная («скопированная») из ордынского, и даже из чингисхановского проекта мысль о том, что остановиться можно только тогда, когда тебе покорятся все народы этого мира. Вот эта мечта Чингисхана о всемирном господстве и превратилась в российскую идею собирания земель, которая как с Ивана Калиты стартовала, так и дальше развивалась по всем направлениям, а вовсе не только в направлении отвоевания бывшего так называемого Владимирова наследства. И эта идея, в конце концов, привела к появлению самого большого в мире государства, которое и по сей день является самым большим.

Исходя из этого, я резюмирую свое сообщение следующим тезисом. Цивилизация ресентимента, которая сформировалась в эпоху Орды и которая по итогам Орды сразу стартовала как уже готовая цивилизационная матрица, оказалась очень перспективной, с точки зрения построения мощного и успешно развивающегося, но только в отдельных направлениях, в первую очередь связанных с поддержанием имперского могущества, государства. За счет чего обеспечивается это успешное развитие? За счет копирования внешних образцов, которые заимствуются у успешных соседей. Мораль ресентимента к этому постоянному копированию очень хорошо приспособлена, ибо она основана на зависти, она очень внимательна к соседям, очень быстро заимствует то, что можно перенять. А то, чего нельзя перенять, она и не перенимает! Что цивилизация ресентимента может успешно заимствовать? Технологии, оружие, даже культуру. Чего не может? Не может успешно заимствовать политическую свободу, парламентаризм, права человека, свободу слова. Поэтому в стабильной России – всегда цензура, всегда вертикаль власти, всегда тотальное право государя на конфискацию для своих нужд любой собственности.

И, как оказалось, оказалось, эта система, повторяю, чисто державно очень эффективна. Она позволила уже к петровским временам построить огромное государство. Другое дело, что Петровские реформы осложнили русскую политическую систему вторжением в нее идей европейского Просвещения. Сам Петр на это не ориентировался, он не думал, что так получится, но так получилось. И поэтому петербургский период русской истории, с одной стороны, оказался самым культурно и экономически ярким, но политически – самым проблемным, потому что по мере того, как Россия развивалась в эпоху петербургского периода, она шла к своему коллапсу, к взрыву, потому что внутрь евразийской, холопской самодержавной системы, проник либерализм. А со второй половины XIX века этот либерализм еще и институциализировался! Появились земства, появилась университетская автономия, появилась почти свободная пресса. А после 1905-1906 года так она и совсем, по сути, стала бесцензурной. Это все Империю Российскую и взорвало.

А потом все вернулось опять на круги своя. Была ликвидирована эта петербургская инфекция. Советский Союз явился своего рода возвращением к старым московским началам, но на новом индустриальном уровне и с поправкой на то, что во главе страны стояли люди – сперва Ленин, потом Сталин – с паранойяльным расстройством. Им везде мерещились враги. Поэтому, конечно, и в Красный, и в Большой террор было уничтожено больше людей, чем нужно было для поддержания стабильности большевистской системы. Но это, как говорится, уже «исторические детали».

Но в целом Россия как система доказала свою способность существовать успешно лишь в том случае, если она не заимствует вовнутрь себя ту либеральную инфекцию, которая пришла после петровских реформ и разрушила старую монархическую Россию. И в то же время Россия может быть сколь угодно долго и успешно стабильной в ситуации, когда власть постоянно подчеркивает свою способность править народом независимо от этого народа.

И буквально еще два слова. Очень эффектный метод управления Россией в самых сложных для государства ситуациях (войны, разрухи и т.д.) придумал Иван Грозный, когда он разделил страну на Земщину (правительство номинальное, «холопское») и Опричнину (правительство реальное, самодержавное). Стилистически это возрождало, к слову, архетипа «Русь – Орда». Это деление по факту сохранилось и существует до сих пор. Правительство номинальное – это мальчики для битья. Условно говоря – Дмитрий Анатольевич Медведев, к которому все вопросы, который говорит, что денег нет, но вы держитесь. Это его функция. Это – Земщина. Реальной власти у Медведева нет, но формально он – премьер-министр. И власть реальная, или Опричнина. То есть, власть реального самодержца, который на самом деле управляет всей страной, но остается при этом в стороне от векторов недовольства, устремляющихся или, по крайней мере, долженствующих устремляться в сторону номинального правительства.

В петербургский период, начиная с Александра I, власть попыталась упразднить эту систему и стать более европейской, более упорядоченной. Царь возглавил министров. Вот тут-то все и началось! Сразу стартовало т.н. антимонархическое освободительное движение, ибо царь оказался «крайним». В конце концов, царей стали взрывать и убивать. И в итоге свергли.

А дальше воскресла модель двух правительств, которую восстановили большевики, снова разделив страну на Советы и партию, и которая сегодня существует в виде Совета министров – и Администрации президента. Такая модель – гораздо более гуттаперчевая, гораздо более устойчивая для такой страны, как Россия, чем модель «упорядоченно-европейская».

И поэтому, на мой взгляд, ничего сегодня не угрожает российской авторитарной власти – до тех пор, пока она сможет каждый политический сезон подчеркивать свою способность править страной вопреки протестным настроениям, существующим в обществе. Ведь в обществе есть протестные настроения, но, каждый раз общество убеждается в том, что власть сильнее, чем социум с его недовольством. И общество считывает это как признак того, что власть настоящая, на самом деле, крепкая, самодержавная.

Вот почему я думаю, что те корни русской политической культуры, которые были сформированы еще в XIII веке и которые были подвержены конструктивному и продуктивному развитию в эпоху Ивана III, Василия III, Ивана IV и доведены до совершенства в период Петра I (хотя он в итоге и нарушил прочность самодержавного монолита импортом Просвещения), актуальны для России сегодняшней. И они позволяют прогнозировать настоящее и будущее не только России, но и ее отношений с ближайшими соседями.

Спасибо!

Вопросы участников

 

Вопрос Е.З.Хейфеца: Хейфец Евгений Зиновьевич, адвокат. Вы начали с цивилизационной теории. В свое время я в Герцена написал диплом по цивилизационной теории, о Тойнби. Не знаю, сторонник ли вы ее. Но Тойнби разделял цивилизации не по этническому признаку, а, как, может быть, будет интересно хозяевам нынешней площадки, по религиозному. И относил к восточно-православной цивилизации русских, болгар, румын. То есть, не славянские народы, но связанные общей религией. Безусловно, то, что вы сказали, это крайне интересно. Мне кажется, великолепный психоанализ нашей действительности. Практически все поддерживаю. Но вот по поводу отношения к  цивилизационной теории, если вы ее сторонник, как вы к этому относитесь?

Ответ Д.А.Коцюбинского: Мне гораздо ближе цивилизационный подход Фернана Броделя и Марка Блока. Тойнби и Хантингтон, Шпенглер и Рюккерт, Данилевский – все они делили человечество только на очень крупные цивилизации. Воспринимали эти крупные цивилизации как внутренне гомогенные. И каждый раз пытались вычленить какой-то признак - либо этнический, либо религиозный. А с моей точки зрения, внутри каждой большой цивилизации - и Бродель, кстати, говорит об этом – в частности, европейской, есть более локальные цивилизации национального уровня – есть английская, французская и т.д. А внутри национальных – есть субнациональные, региональные цивилизации. Внутри французской есть южно-французская, есть северо-французская и т.д. То есть, цивилизации бывают структурированы по принципу матрешки. Я не знаю, есть ли в Польше разные региональные особенности политической и гражданской культуры. Может в Силезии...

Реплика К.С.Жукова: Кашубы!

Реплика Анджея Ходкевича: Силезия и Кашуба. Это этнические…

Д.А.Коцюбинский: А вот Варшава и Краков? Разве разные стили не демонстрируют какую-то региональную специфику?

Реплика Анджея Ходкевича: Сегодня политической разницы не будет.

Д.А.Коцюбинский: Ну, значит, в Польше более-менее все гомогенно. Но, в принципе, чем больше пространство, тем внутри него будет больше локальных цивилизаций. И в этом смысле, как я уже сказал, рассматривать только по признаку православного критерия вот это большое пространство, внутри которого оказываются и будущая Россия, и будущая Болгария, и будущая Украина, и будущая Румыния, мне кажется, это менее конструктивно, чем то, что предлагает Бродель, который говорил о том, что давайте при  рассмотрении цивилизационной специфики спускаться все ниже и ниже. И смотреть, где находятся реальные границы тех идентичностей, из которых все строится по принципу «снизу и вверх».

Вопрос В.В.Лапинского: Владислав Лапинский, адвокат. Даниил, смотри какая ситуация. Все больший и больший интерес завоевывают в нашем историческом  пространстве – это генетические параллели. Геномы. Говорят о том, что эти люди по историческому генотипу произошли оттуда, эти оттуда и так далее. По вашей теории вятичи пришли из Польши.

Реплика Д.А.Коцюбинского: Это теория Нестора!

В.В.Лапинский: Ну, хорошо. Не важно. А вот недавно опубликованы американские исследования по геному поляков и россиян. И появился один интересный вывод, что где-то в III веке нашей эры вятичи разделились на вятичей и якутов. И американцы отсюда выводят, что якуты это генетические родственники вятичей.

Реплика Д.А.Коцюбинского: Как-то они внешне не очень похожи!

В.В.Лапинский: Я просто рассказываю. Так вот мне бы с точки зрения этой генетической теории могли бы вы развить свою теорию немножко туда вот, в Якутию?

Ответ Д.А.Коцюбинского: Нет, не могу! Честно сказать, я не генетик. Но вот эти  рассуждения о том, что можно найти какую-то «первую Еву», «первого Адама», и что все они были черные и жили в Африке… Я думаю, что генетики - точно такие же ученые, как и все остальные. И все это - просто гипотезы, экспериментально не подтверждаемые. То, что некоторые генетики такого рода наблюдения и выводы делают, я думаю, может быть оспорено их же коллегами, к числу которых, к сожалению, я не принадлежу. Но, по-моему, достаточно посмотреть на якута и, скажем, москвича, хорошо, даже не москвича, а жителя какой-нибудь мордовской деревни - на соседей вятичей, финно-угров. Они, все-таки, не очень похожи на якутов. Хотя финно-угры и близки к монголоидам, но на якутов не похожи…

Вопрос Е.Л.Баки-Бородова: Я хочу поблагодарить автора всего изложенного и подчеркнуть глубокую индивидуальность всего того, что он сегодня высказал. У меня вопрос как у неофита. Я не историк и не гуманитарий, но, тем не менее, природа моего вопроса зиждется на следующем. Когда-то мой институт пригласил историков, которые выступали на одну и ту же тему. Это был Александр Григорьевич Скрынников от университета, представитель военных историков и представитель  Института общей истории, по-моему, это так тогда называлось, и попросил их изложить свою точку зрения на этот вопрос. Выяснилось, что это у каждого из них своя история. У меня возникает вопрос по методу и объективности исторических выводов. Ведь историю пишут конкретные люди. И мы знаем, что люди, которые пишут историю, стараются адаптироваться к тем политическим и культурологическим требованиям, которые в это время существуют. Как вам кажется, хватает ли для историка тех артефактов, тех источников и убеждения в том, что они излагают то, что было реально, а не трактуют, чтобы создать более-менее объективную картину? Ведь вы сказали в конце, что, с одной стороны, вы делаете ретро анализ, а с другой стороны, он позволяет как-то указать на ближайшее будущее. Вот я себе представляю, если ближайшее будущее будет изложено представителями сегодняшнего правящего клана или, допустим, господином Сурковым, что это будет за история. Вероятно, для кого-то это будет представлять интерес. Но мы же живем в это время. Спасибо!

Ответ Д.А.Коцюбинского: Я готов ответить. Я понял ваш вопрос. И спасибо за то, что вы его задали. Действительно он встает сразу, как только любой историк начинает историософствовать. То есть пытаться не просто какие-то «фактики» уточнить, а начинает  интерпретировать эти факты. Что здесь надо иметь в виду. Надо иметь в виду то обстоятельство, что история - это наука гуманитарная. Более того, среди гуманитарных наук она - одна из самых неточных, потому что имеет дело с эмпирикой, которая давно канула в Лету и мы не можем ее реконструировать, чтобы поставить эксперимент или чтобы произвести наблюдение. А ведь, по идее,  настоящей науки вне эксперимента и наблюдения вообще быть не может. И, тем не менее, история это все же наука! Что же это за наука? В свое время Вильгельм Дильтей, немецкий философ, которого я считаю не то что незаслуженно подзабытым, но оттененным другими мыслителями, написал двухтомник (второй том, правда, остался незаконченным) «Введение в науки о духе», где выдвинул свое представление о том, как отличить достоверное гуманитарное знание, в первую очередь историческое, на нем он делал особый акцент, от недостоверного. Так вот, «стопроцентно доказательно» отличить достоверное знание от недостоверного  в гуманитарном знании, в отличие от математики или физики, или химии, или какой-нибудь другой естественной науки, невозможно. А что возможно в гуманитарном знании, в частности в истории? Возможно лишь интуитивное постижение истории специалистом, профессионалом, который всю жизнь занимается тем, что пытается вжиться в прошлое. Дильтей - родоначальник  так называемой философии жизни. Что такое философия жизни? Это философия, которая постигает реальность методом вживания человека размышляющего в ту реальность, которую он постигает. Вот насколько историк может вжиться в прошлое, а потом донести до читателя свое видение этого прошлого – настолько он достоверен. Не более и не менее! Требовать от историка, чтобы он доказал свои выводы логически, как математическую формулу на доске, неправильно. К историку можно предъявить только два требования. Во-первых, чтобы он был внутренне честен, чтобы действительно говорил то, что он интуитивно чувствует как достоверное, то, что он постиг в ходе вживания в прошлое. И, во-вторых, чтобы он не был идиотом. Потому что понятно: идиот тоже может куда-то попытаться вжиться, но оттуда извлечет глупость. Такие историки существуют сегодня. Они имеют звания, степени. Но они вживаются в прошлое – и выносят оттуда, как правило, какой-то лицованный марксизм, который в детстве им вложили в головы. Им даже кажется порой, что они воюют с марксизмом, но, на самом деле, они его воспроизводят. То есть они глубоко банальны, трафаретны и не способны проделать работу по «достоверному вживанию в прошлое». Поэтому историк,  конечно же, это, с моей точки зрения, не только усидчивый и прилежный ученый, это еще и талантливый в психологическом отношении человек, который должен уметь чувствовать других людей. Уметь как бы переносить себя в прошлые времена, чувствовать в них себя, находить в них «свое место», а не просто внешне наблюдать и подсчитывать, сколько там у кого было коров, сколько было солдат в каком войске. Он должен понимать, что делалось в голове у этих людей. И, разумеется, еще раз повторяю, гарантии того, что ты все правильно понял, не существует. Но для этого и существует экспертное сообщество, то есть другие ученые, которые, в свою очередь, могут сказать: «Нет парень, ты что-то такое несешь, с чем наша научная интуиция не согласна! Мы протестуем». Или наоборот: «Ты знаешь, вот да, мы тоже, пожалуй, об этом думали, но так как ты, мы этого пока не формулировали. Наверно ты все-таки в верном направлении движешься!». Только экспертное сообщество может верифицировать – и то условно -  любую историческую гипотезу.

Вопрос В. Л. Вайнгорта: Спасибо Вам. Все это великолепно. Слушая Вас, считаешь, что приходит понимание - почему так сегодня здесь. Но позавчера я был в эстонском городе Нарва. Где 95 % этнических неэстонцев. Это этноязыковые русские.

Реплика из зала: Похожие на якутов!

(оживление и смех в зале)

В.Л.Вайнгорт: Вообще, в Эстонии почти 40 % этноязыковых русских. И, вы знаете, то, что определяет — по Вашим словам — жизнь населения в России почему-то, оказывается, не влияет на поведение и магистральную линию жизни «русского» населения Эстонии. Не вписываются они, прожив 30 лет в отрыве от материкового русского этноязыкового пространства, в изложенную Вами концепцию.

Реплика Д.А.Коцюбинского: Я готов ответить на ваш вопрос! И у меня собственно нет возражений…

В.Л.Вайнгорт: Но я хотел бы продолжить этот вопрос таким примером: до 1992 года Нарва и Ивангород были, практически, одним городом. Прошло 30 лет и оказалось, что ресентимент у русского населения Нарвы и русского населения Ивангорода — если можно так сказать — разный. С учётом этого примера, завершу вопрос: может быть тенденция, о которой Вы говорите, не носит этнического характера? И не является определяющим свойством политического поведения русских. Может это тенденция власти? Спасибо!

Ответ Д.А.Коцюбинского: Я понял. Я как раз не пользовался категорией этничности . Я говорил о политической культуре. А для того, чтобы политическая культура существовала, нужна политическая система, которая ее воспроизводит. Культурный ресентимент может функционировать только в ситуации, когда есть самодержавная власть и когда ты находишься в положении ее раба. Как только ты за эти пределы выходишь, ты перестаешь быть элементом и носителем этой политической культуры. Ты трансформируешься. Поэтому те территории, которые, допустим, остались в составе Украины и при этом населены русскими (ну, русскоязычными, скажем так), вся так называемая Новороссия, это уже территории с нероссийской гражданско-политической культурой. Даже Донецк и Луганск не потому пришли в конфликт с Киевом, что они вдруг захотели, чтобы их «придавила московская самодержавная пята». Там другие были мотивации. Иными словами, как только ты выходишь за пределы самодержавной системы, у тебя прекращает работать «стокгольмский синдром» и у тебя нет необходимости удерживать внутри себя все элементы ресентиментной культуры. Ты можешь спокойно эволюционировать в любом направлении, если ты даже при этом «этнический русский». Хотя что такое этнический русский, это вопрос, потому что Россия - такая огромная страна, что здесь этничности носят скорей региональный характер. И поэтому людей здесь надо все-таки регионально, мне кажется, описывать, а не определять просто категорией «русский». Ведь что такое русский? Это русскоязычный, который живет в России и подчиняется Кремлю. А вот дальше уже, если посмотреть, петербуржцы - это отдельная гражданская «регионация», отличная от московской или екатеринбургской. Даже в Сибири будет много разных идентичностей: Иркутск, Новосибирск. Дальний Восток я уж вообще не беру. Кубань, Поморье. Это все разные люди в гражданском отношении. Их русскость будет выражена только в плане их политической подотчетности кремлевскому господству.

Вопрос В.С.Тереховой: Мой вопрос, может быть, немного дублирует  первый вопрос. Но, все-таки, я его задам для уточнения. Помимо ордынского и доордынского периода корней российской цивилизации влияла ли, все-таки, религия, православная церковь хоть в какой-то мере? Я бы просто хотела уточнить. Но, поскольку здесь можно ответить да или нет, то я бы хотела сразу задать второй вопрос. Российская матрица, цивилизация ресентимента и так далее. Вот в этой матрице есть жесткие границы. Ожидаете ли вы, что они могут быть пробиты каким-то образом? Изменится ли когда-нибудь, что-нибудь, короче говоря? Есть ли надежда?

Ответ Д.А.Коцюбинского: Что касается фактора православия, я уже сказал, с самого начала он играл роль, потому что Александр Невский сделал выбор, именно опираясь на поддержку митрополита Кирилла. И если бы не было этой поддержки, Александр бы, возможно, колебался. А так православие помогло этот выбор – в пользу подчинения татарам - сделать. Я понимаю, о чем вы спросили. Православие в дальнейшем стояло на пути интеграции России в Европу. Когда сформировалась идея единственно правильной Святой Руси, которая является единственным христианским царством, как писал псково-печерский монах Филофей в начале XVI века о Москве, - православие вновь возвело непреодолимые идеологические преграды между Россией и Западом. Православная религия помогала удерживать людей в орбите влияния самодержавной власти, потому что за пределами этой Руси люди уже, с точки зрения православной московской доктрины, не  могли спасти свою душу. И если даже человек, например, ходил в православный храм на территории Швеции (по Столбовскому договору, вы знаете, многие православные остались на территории Швеции и там у них была своя православная жизнь), так вот если они приезжали в Москву - вот Константин не даст мне соврать (обращается к К.С.Жукову – ред.) он специально об этом писал, - их не пускали в храм без обряда очищения. Они уже были, с точки зрения московского православия, не чистые православные, потому что они приехали из-за границы, из проклятых, из нехристианских государств. Хотя Швеция  это, конечно, христианское государство, но с точки зрения московского православия -  еретическое. С точки зрения московской православной доктрины, только на Руси можно было спасти душу. И конечно это удерживало людей - которые в принципе (тогда же границы не были такими, как сейчас, тяжелыми для преодоления) – от бегства из России. Чисто технически можно было убежать в Литву, можно было убежать в ту же Швецию, да хоть в Османскую империю! Но если ты убегаешь в страну с другой верой, значит, губишь свою душу. Ты уже не сможешь спастись. Поэтому сиди здесь! Лучше ты погибнешь здесь, но зато ты спасешься на том свете. И почему Петр I, который был абсолютно веротерпимый человек, но Православную церковь все же не стал  реформировать. Он оставил ее в том виде, в котором она ему досталась. Да, он уничтожил институт патриарха, чтобы он не «путался под ногами», не создавал чисто административных проблем, но Петр оставил всю православную доктрину в неизменности. В том числе потому что это помогало поддерживать вот эту самую идентичность, связанную с ощущение своей уникальности и с ощущением невозможности покинуть эту родину. Потому что каждый русский человек должен мысленно повторять себе: «Не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна!» Понимаете? Это все перешло и в советскую культуру. Уехать - значит предать Родину. Просто переехать в другую страну – это предать Родину! Это все корнями уходит в православную доктрину. И второй вопрос, который вы задали?

Реплика В.С.Тереховой: Есть ли надежда…?

Д.А.Коцюбинский: Ну, как сказать надежда... Мы знаем, что либерализация, которая периодически случается в этой стране, она может случиться и теперь – в том случае, если  ныне действующий президент по каким-то причинам перестанет быть действующим президентом. Механизма легитимного «автоматического» продления самодержавной власти в этом случае – нет. Нет партийных съездов, нет монархии, которая когда-то была, а есть только выборы. Но выборы – в отсутствии реального самодержца – естественно, будут проходить в ситуации многих кандидатов, потому что нет преемника. В условиях – как сейчас – не особо жесткого самодержавия попробуй вырасти спокойно преемника! Он в какой-то момент может тебя свергнуть. Поэтому, коль скоро нет преемника, после ухода Путина возникает «пустое место». И это пустое место, соответственно, будет заполняться путем столкновения различных политических векторов. В результате действия этих политических векторов, вполне возможно, что произойдет то, что уже один раз на нашей памяти произошло – а именно, в 1991 году. То есть, империя самодемонтируется. И на сей раз больше уже не восстановится – конечно, если те куски, на которые она самодемонтируется, найдут свой путь в будущее. А если они не найдут свой путь в будущее, все опять может вернется к очередному реставрационному проекту. Поэтому определенно на ваш вопрос я ответить не могу. Но то, что внутри единой России невозможно ничего, кроме того, что есть сейчас (а то, что есть сейчас, это далеко не худшее из того, что вообще мы видим в репертуаре российских возможностей исторических) - вот это, пожалуй, так!

Вопрос В.И.Шинкунаса: Большое спасибо за доклад. У меня вопрос традиционный. Я сейчас заберусь еще глубже, чем вы предлагали. По поводу «правд» многочисленных. Это, в общем-то, институты. На ваш взгляд, все эти многочисленные «правды»…, что стало основой для формирования вот этих многочисленных начальных институтов в тех или иных сообществах? Потому что идет дальнейшее развитие и без институтов обойтись нельзя. Везде существуют правила. И мы сейчас живем по правилам. Поясню в чем дело. И в настоящее время, вы в докладе об этом не упомянули, есть еще такие вещи как технологические ходы в процессах. Появление новых технологий, цифровизации и прочего это один из аспектов перехода к созданию совершенно новых институтов. Поэтом у меня такой далекий вопрос. А что вы считаете основой для формирования такого рода правил тогда и…?

Ответ Д.А.Коцюбинского: С моей точки зрения, те или иные государственные институты сами по себе права не порождают. Институты являются формой реализации той правовой культуры, которая в обществе уже есть. Поэтому, когда начинают вспоминать Земские соборы или институт местничества  как примеры «демократических правовых институтов», про то, что в Московской Руси было тоже что-то внешне похожее на Европу, надо всегда смотреть, а что внутри-то было. А внутри ничего такого, похожего на Европу, не было. Земские соборы не были ни сеймами, ни риксдагами, ни парламентами, ни Генеральными штатами. Это были институции, глубоко интегрированные в самодержавный механизм управления обществом. То есть, ничего отдельного от самодержавия в политической системе Московии и петербургской империи не было. Хотя  в петербургский период, ближе к концу, все осложнилось. Появились те институты, которые стали империю разрушать – земства, свободная пресса, Государственная дума. А   вот в Москве-то все было четко! Все то, что существовало, существовало только по воле государя и только для нужд самодержавного правления страной. Поэтому какие институты не создавай, если культура в обществе - самодержавная, а  точнее, самодержавно-холопская, эти институты она и воспроизведет как самодержавные. У нас сегодня есть в стране Государственная дума, есть Генеральная прокуратура,  у нас - разделение властей,  Конституционный Суд. Чего у нас только нет! У нас почти все есть в России «как на Западе». Но только это все замыкается на персону самодержца, который в состоянии корректировать действия любой институции. В России даже есть специальное понятие – «вертикаль власти», которого нет в конституциях демократических стран.   Правда, в Российской Конституции это так буквально не сформулировано - «вертикаль власти». Но на языке государственного правоведения уже этот термин вовсю используется. Что это значит? Это значит у нас самодержавие! Когда над всеми тремя ветвями власти есть еще и самодержец, который ими управляет. Поэтому какие здесь институты ты не создай. Хоть биткойны! Биткойны тоже будут самодержавными, если…

Реплика В.И.Шинкунаса: Блокчейны!

Д.А.Коцюбинский: Ничего! Ни блокчейн тут не поможет… Нет! Есть некая культура. Эта культура сама себя воспроизводит ежесекундно. Она себя воспроизводит в каждом конкретном движении социума. И она себя подтверждает. И чтобы это нарушить, должны разрушиться те условия, которые ее воспроизводят. А эти условия – это вся политическая система. Но она может разрушиться только в случае того коллапса, о котором я сказал, то есть, в ситуации, когда оказывается невозможной легитимная пролонгация самодержавной власти. Такой шанс у  Российской Федерации существует. Но когда он реализуется и реализуется ли он, является ли мой прогноз верным, мы пока этого не знаем. Так что, увы, успокоить вас нечем.

Вопрос Д.В.Караулова: Караулов Дмитрий, помощник депутата Ковалева. Даниил, спасибо за такую прекрасную модель из древних времен до нынешних. Но, все-таки, у меня вопрос. Любая модель, конечно, это только часть нашей жизни. Как вы думаете, в чем практическая полезность вашей модели для современников?

Ответ Д.А.Коцюбинского: Спасибо большое за вопрос. Ну, тогда уж о совсем сокровенном скажу. О том, чем сам душу, сердце успокаиваю. Мне кажется, что в действительности ничего безнадежного в том, о чем я говорил, нет. Просто, если воспринимать возможную перспективу демонтажа империи, то стоит иметь в виду, что на нашей памяти уже один такой демонтаж произошел - в 1991 году. И хотя жизнь в итоге, конечно, идеальной не стала, но, скорей всего, она стала более похожей на свободную. И не только в странах Балтии, не только в Украине, но и даже в России. Так вот, если исходить из того, что демонтаж империи может произойти, то, с моей точки зрения, что может стать перспективой выхода за пределы «самодержавно-холопского» порочного круга, преодоления вот этого «матричного проклятия». Этим путем может стать регионализация этой территории. Но для этого внутри тех регионов, из которых состоит Россия, должна за это время сформироваться какая-то конструктивная и мобилизующая региональная мифология, мечта, идеология, в основе которой будет лежать память о домосковском, по преимуществу, прошлом. У некоторых регионов такая память она есть. Она есть на Кавказе, она есть в Татарстане, она есть в Якутии, то есть, в первую очередь, в национальных республиках. В собственно российских регионах она убита полностью. В городе Твери, конечно, стоит памятник Михаилу Ярославичу, который пал жертвой московских интриг перед татарским ханом. Напомню, что еще один элемент русской политической культуры - это негативная селекция, негативный отбор элит. Потому что в конкурентной борьбе перед ханским престолом побеждали все время худшие. Те, кто обманывал, предавал, доносил. Так вот Михаил Ярославович Тверской пал жертвой интриг Юрия Московского. И Михаилу стоит памятник в Твери. Но многие ли в Твери помнят, о том, что это памятник, вообще-то, антимосковскому тверскому сопротивлению? Многие ли помнят в Рязани, что стоящий в центре города памятник Олегу Рязанскому, - это памятник князю, который был союзником Мамая против Дмитрия Донского на Куликовом поле. Правда, Олег не дошел до Куликова поля – не успел. Или взять Новгород. Я пытался знакомых новгородцев спросить - почему у вас нет памятника Марфе Посаднице? «Да как это нет!» - отвечали мне многие. «Вот у нас стоит Памятник 1000-летию России, там и есть Марфа!» Но там она с грустной физиономией изображена рядом с разбитым колоколом. «Все в порядке. Памятник есть!» А ведь это не памятник Марфе Посаднице. Это памятник уничтожению Новгородской свободы. Но для новгородцев этого достаточно, для современных – не всех, конечно, но некоторых из тех, с кем я мог пообщаться. В Пскове тоже. Где памятник Довмонту? Там ведь был свой герой, домосковский, князь, который защищал 33 года этот город и побеждал всех врагов вокруг. Но памятника Довмонту в Пскове нет. И в дискурсе экскурсоводов, которые  водят по Кремлю Псковскому экскурсии, нет даже об этом разговора… Поэтому что будет происходить на территории русских регионов в случае очередного имперского обвала,  сказать трудно. Но шанс есть.

Вопрос А.Ф.Кирьянова: Алексей Кирьянов, художник. Большое спасибо за ваш доклад. Я даже ознакомился с ним на сайте. Там более подробно. Советую всем почитать. Мы же с вами были свидетелями 1991 года. И вот к вопросу о многих людях, которые уже не молоденькие и его помнят. И вы сами сейчас чуть-чуть сказали, что действительно есть шанс изменить эту матрицу, чтобы это «День сурка» постоянно не повторялся у нас. Не важно – советская власть, антисоветская, любая другая. Я видел с 1991 до 1993 года совсем других людей. Мне казалось, как наверное и многим казалось, что эта матрица дала глубокую трещину. Ну, мы немножечко ошибались, но мы все же видели два-три года свободы. И вопрос. Все же меняются технологические составляющие. Как вы думаете, какая же наша роль в изменении этой матрицы в будущем, через одно, другое поколение? Ну, например, Фейсбук, Интернет и так далее. Поможет она изменить вот эту русскую матрицу хотя бы чуть-чуть?

Ответ Д.А.Коцюбинского: Ну, вот здесь я как раз вспомнил о Тойнби в позитивном контексте. Тойнби говорил о том, что - пересказываю своими словами - что историю двигают не «объективные законы», а креативное меньшинство. Сам по себе Фейсбук и Интернет ничего дать не могут. Если власть захочет, она и Сеть поставит под контроль. Если креативному меньшинству нечего сказать, то в Интернете будут котиков постить, понимаете? И, как ни развивай технологии, ничего, кроме котиков, мы там не увидим. Поэтому еще раз говорю, пока региональная интеллектуальная элита не озаботится проектом какого-то своего будущего, независимого от имперской самодержавной  матрицы, никакого постматричного будущего не будет. Матрица будет  самовоспроизводиться. Собственно, поэтому 1991 год и закончился пшиком, фиаско, потому что как только империя столкнулась с тем, что она реально начинает демонтироваться, она, империя тут же начала огрызаться. Началась Первая чеченская война, потом Вторая чеченская война. И уже Второй чеченской войне общество аплодировало, потому что к этому времени накопилась «обида за державу». Наконец до общества дошло, что свержение власти КПСС – это еще и распад «великой державы». «Оказывается, мы же потеряли великую страну!» То есть, в общем-то, радовались, пока страна сыпалась. Все радовались. Но не сразу поняли, что она стала меньше и слабее. Но к 1996 году уже поняли, что уже не столь великая. Она конечно большая, но все уже менее великая. Это обидно! Вспомним, что самый популярный  советский фильм - «Белое солнце пустыни», и самая популярная фраза из этого фильма - «За державу обидно». Вот пока за державу будет обидней, чем за себя, чем за свою малую территорию, куда привозят мусор из Москвы и закапывают, или откуда тебя депортируют, а потом назад не на те территории, с которых депортировали, как, допустим, ингушей, не пускают и т.д., - пока обида за державу будет превалировать в социуме, никакого пути в будущее у регионов не будет. А ведь «обида за державу» легко поддерживается той пропагандистской машиной, которая у державы есть. Я думаю, одним словом, что эта матрица будет долговечной. Но у нее, повторяю, есть срок действия под названием  Владимир Владимирович Путин. У него нет, к сожалению – хотя может  он и радуется, что он такой последний великий правитель - но у системы в целом нет возможности дать самодержцу возможность легитимно передать власть следующему самодержцу. Система даст сбой.

Вопрос В.И.Шинкунаса: Мой вопрос будет последним. Скажите, пожалуйста, а какие есть возможности внешнего влияния для изменения ситуации?

Ответ Д.А.Коцюбинского: Никаких! Чем больше внешний мир создает поводов для самодержавной власти разыгрывать карту осажденной крепости, тем эта осажденная крепость имеет больше шансов сохранять легитимность в глазах социума. Поэтому все эти санкции, все эти ссоры, все эти гибридные войны и проклятия России, которые несутся с разных сторон, они только на руку популярности и рейтингам той власти, которая сейчас в Кремле находится. И в этом отношении никаких иллюзий строить не надо.

Ведущий В.И.Шинкунас: Сейчас будет перерыв. Но перед этим господин Генеральный консул хочет вам кое-что рассказать по поводу фотографий, размещенных на стенах зала.

Анджей Ходкевич: Поскольку мы сегодня разговариваем на тему истории, то на стенах история польско-советских отношений. Это фотографии из межвоенного периода. Что на этих фотографиях? Это фотографии польского Консульства из польских архивов. Первый консул польский в Ленинграде 1926 год»…  (Генеральный консул господин Анджей Ходкевич представил участникам выставку фотографий, размещенную в двух залах, которая посвящена развитию дипломатических отношений между странами, визитам польских военных кораблей в Ленинград, выступлениям представителей польской культуры в концертных залах нашего города в довоенный период – ред.)…  Приглашаю на чай, кофе, компот!

 

Перерыв

 

 Выступления участников

 

Ведущий В.И.Шинкунас: Господа, прошу занять места. Первые пятеро выступающих, к сожалению, только пятеро, потому что книжек только пять, получат по экземпляру. Генеральный консул сказал, что позднее он сам их вручит.

Анджей Ходкевич: Это книжка, которая издана в Польше уже 40 лет тому назад. В Петербурге она издана пять лет тому назад. Это работа известного польского историка Бенедикта Зентары, который уже много лет как умер. Но его книжки на тему Средних Веков издаются до сих пор. И книжка эта – «Старая Россия. Деспотизм и демократия», на эту тему. (Аплодисменты)

 

 

Ведущий В.И.Шинкунас: Господин Заостровцев, вам первому предоставляется слово. Пожалуйста!

А.П.Заостровцев: Здравствуйте! Представлюсь, Заостровцев, профессор Высшей школы экономики, экономист и сотрудник Европейского университета Центра исследований модернизации.

Соответственно, по данному выступлению я бы отметил, что уважаемый Даниил Александрович относится к той категории историков, которые ближе к исторической социологии или институциональной экономической истории. На языке историков это называется историософией. И, на мой взгляд, вот этот синтез исторической социологии, исторической экономики и собственно истории очень продуктивен. В отличие от доминирующего дискурса, который преобладает, в частности и у историков тоже, но далеко не только у них, у политологов и у экономистов не в меньшей мере.  Он сводится к представлению о мире, которое можно назвать позитивистским. Согласно ему, мир - это целый комплекс случайностей и только их. В нем нет никаких трендов, нет никаких преемственностей и цивилизаций, то есть, говоря языком экономистов-историков, отсутствуют институционально устойчивые в историческом времени модели, зависимость от исторического пути (path dependence). Все определяется какими-то роковыми или, напротив, счастливыми событиями, их наложением друг на друга. Если довести до абсурда эту точку зрения, то, согласно ей, ничто не мешает Швейцарии через три года превратиться в Уганду, а Уганде через три года превратиться в Швейцарию. Почему бы и нет?

Я бы обратил внимание на такой момент как теория ордынского происхождения Московии. В принципе, она давно известна. Но сегодня она развивается и, в частности, Даниил Александрович внес существенный вклад в нее своими работами. Как ее опровергают? Вот есть такой известный профессор, очень квалифицированный историк Михаил Кром. Он ставит вопрос примерно так: а что мы заимствовали от Орды? Управление войском (знаменитая тактика засадных полков), почту (ямщиков), ну, и была еще налоговая система (подушная подать), которую изначально установили служившие Орде китайцы, которых сейчас бы назвали экспертами по public management.  Позднее эта налоговая схема отпала. Заметим, что пользуясь, так сказать, методикой профессора Крома можно прийти к выводу о том, что социализма в ГДР не было. У нас был Верховный Совет СССР, там была Народная Палата. Эта Палата работала на постоянной основе, Верховный Совет собирался на сессии дважды в год; в Палате, кроме Социалистической единой партии Германии, были еще какие-то, как бы сейчас сказали, фейковые партии. У нас такого, естественно, не было. Упирая на эти и другие различия, можно ли утверждать об отсутствии социализма в ГДР?  

На самом деле, что очень важно. Различать неформальные институты (их нередко отождествляют с культурой), формальные институты и организации. В центре неформальных институтов находится политическая культура. В самом общем плане последняя есть представление о должном (справедливом) социальном порядке. Ну, верующий человек употребил бы слово «праведном». На базе неформальных институтов, политической культуры строятся уже формальные институты. Есть в обществе устойчивое убеждение, допустим, о неотъемлемых от человека правах или, как любят говорить либертарианцы, о самопринадлежности личности, то тогда провозглашенные в Конституции права человека (формальный институт) стоит прочной основе. Если это убеждение отсутствует, то можно сколько угодно «совершенствовать» писаную Конституцию, - все равно формальные конституционные институты будут очень шаткими и рано или поздно превратятся в пустышки, что, в общем-то, мы и наблюдали в нашей совсем недавней истории. Орда принесла неформальные институты, в первую очередь, политическую культуру безраздельного господства верховного правителя.  И она удачно закрепилась на уровне подвластных ей княжеств северо-востока Руси. Это был пример успешного импорта ею институтов. А уж как импортированные институты представлены формально и на уровне отвечающих за них организаций – вопрос немаловажный, но вторичный. Отличия от оригинала на этом уровне неизбежны, но это не меняет его глубинную природу, смысл.  Несмотря на все формальные отличия от СССР, социализм в ГДР все же был.

В докладе правомерно подчеркивалась историческая преемственность институтов (например, традиция «теневого» правительства, которое, на самом деле, обладает куда большими полномочиями, чем правительство формальное). Со своей стороны добавлю, что Московия - удивительное социальное образование. Оно строится примерно на одних и тех же отношениях собственности, если уместно говорить здесь о собственности. Я уже неоднократно говорил ранее для многих здесь присутствующих о феномене власти-собственности или, если одним словом, держания. Это - условная собственность, которая производна от власти и она мало общего имеет с той частной собственностью, которую мы представляем, когда говорим о западном мире. И вот на этой власти-собственности эволюционировала Московия. От Московии 1.0 Ивана III до Московии 2.0, большевистской, социалистической.  Сейчас мы переживаем «счастливый период» становления Московии 3.0 на основе внешне сильно трансформировавшейся, но сохранившей свою неизменную сущность власти-собственности.  третей версии.

Даниил Александрович подчеркивал удивительную устойчивость российской социальной системы. Об этом же писал шведский экономист и историк Стефан Хедлунд. Он называл это «чудом Московии». Она вообще, по логике вещей, должна была исчезнуть, раствориться в небытии. На рубеже XV-XVI вв. существовало какое-то периферийное государство с очень невыгодным географическим положением (длинные, холодные зимы; отсутствует выход к морю). Но к XX в. оно многократно выросло в размерах и вскоре бросило вызов второй половине мира, буржуазной цивилизации.

Очевидно, что российская цивилизация никогда не обеспечит то качество жизни, которое обеспечивает западная цивилизация. Но это и не есть ее цель. Вся ее социальная организация подчинена экспансии собственного социального порядка на другие регионы. Она устремлена переделать мир по своему образу и подобию, ибо это есть условие ее выживания. И в этом у нее есть определенные преимущества перед Западом, особенно в период, когда последний утрачивает свою идентичность. И еще надо учесть, что такие социальные порядки не меняются изнутри. Замена их на собственную противоположность  возможна только при условии тотального поражения в противостоянии Западу. Япония очень характерный пример, как она трансформировалась из силовой цивилизации в альтернативную. Я не буду здесь развивать эту тему, но всем понятно, наверное, что имеется в виду.  

И еще несколько фраз скажу как представитель Центра исследований модернизации в Европейском университете. У нас есть социальные исследователи, которые видят будущее как дорогу к конституционной демократии и свободному рынку. Причем это будущее предопределено как закон развития. В принципе, это и есть суть модернизации. На мой взгляд, провозглашение такой динамики в качестве закона есть способ выдать свои «хотелки» за реальность. Вообще-то, у меня те же самые «хотелки», но я все-таки пытаюсь от них абстрагироваться и анализировать.

Возьмите Китай, образец силовой цивилизации на сегодняшний день. Социальный рейтинг, который сегодня апробируется в Китае, превосходит все фантазии Оруэлла. Его организация строится на новейших технологиях слежения, в которых Китай лидирует и которые он, кстати, экспортирует. Это не модернизация? Модернизация. Но это не та модернизация, о которой говорят, когда обычно имеют в виду модернизацию как распространение гражданских, политических прав и так далее. Ее я называю организационно-технической. Рынок же допускается лишь в той мере, в какой связанные с ним гражданские права не угрожают опрокинуть ядро общественной системы. Россия сегодня пытается следовать этому образцу, идти китайским путем.

И, чувствуете, как замыкается исторический круг? Ордынское государство было выстроено китайскими специалистами, его политическая культура была заимствована и творчески воплощена в формальных институтах Московии. Китай же со временем пришел в упадок. На рубеже XX в. казалось, что силовая цивилизация обречена. И тут Московия возвращается в форме коммунизма. Она отвоевывает чуть ли не полмира и протягивает руку помощи слабому коммунистическому Китаю. В XXI в. уже он становится авангардом силовой цивилизации. Россия же следует в его фарватере. При всех своих противоречиях они едины в стремлении вытеснить своего антипода – правовую цивилизацию.

Доклад Даниила Александровича хорош, прежде всего, тем, что он показывает принципиальные отличия России (Московии) как разновидности силовой цивилизации от того, что именуется европейской моделью или, точнее сказать, правовой цивилизации. В нем история помогает понять не только прошлое, но и современность. И даже открывает возможности строить более-менее реалистичные гипотезы о перспективах.

 

Г.Л.Тульчинский: Спасибо большое Даниил Александровичу. Все уже сказали спасибо большое, а я в это время не просто слушал, а исписал несколько листов бумаги, не в гаджете, а именно буквами, потому что я пытаюсь противиться влиянию цифровизации, по мере возможности.

Так вот. Позволю себе начать с возражения Андрею Павловичу, потому что он упрекнул Даниила Александровича в позитивизме…

Реплики участников: … (говорят несколько человек одновременно).

Г.Л.Тульчинский: Значит, я неправильно понял. Тогда я с ним согласен (смех в зале)! Потому что, если говорить о каких-то методах, то, в принципе, в истории, наверно, особенно, но в любой науке, даже в естественной, есть три нарратива. Как в детективе, если науку уподобить детективу. Во-первых, это некая фактология. Что-то такое описывается, какие-то факты. Второй нарратив – попытка связать факты в причинно-следственную связь. Ну, как в детективе. Вот лежит труп, а кто-то строит какие-то гипотезы, строит какие-то причинно-следственные связи – почему он тут лежит и почему он труп и так далее. Этими двумя нарративами и ограничивается позитивистская методология. Но есть еще третий нарратив. В конце детектива следует рассказ Эркюля Пуаро, Шерлока Холмса, мисс Марпл – нарратив, чей же замысел за этим стоит. Не просто что и почему, а зачем же это произошло. И выстраивается некий телеологически осмысленный нарратив. Это есть в истории – с очевидностью, в любой гуманитарной науке – с очевидностью. В естественных науках это тоже есть. Называется это обоснование исследования и практическая значимость проведенных исследований. Все равно даже естественно-научные каузальные какие-то открытые связи упаковываются в такой телеологический нарратив. То, что сделал Даниил, а он блестящий нарратор, это построенный нарратив третьего уровня, который очень осмыслен с позиций сегодняшнего дня. Тут прозвучало мнение, что послезавтра или через год может быть другой нарратив. Это так. Потому что человечество, как и каждый человек в отдельности, живет не глазами вперед, а затылком вперед, переосмысляя прошлое. Потому что каждый прожитый год, каждое прожитое десятилетие открывает перед нами новые перспективы прошлого, которое переосмысляем и переосмысляем. Так что спасибо Даниилу Александровичу за этот нарратив, который он себе позволил. И с которым я кое в чем буду спорить, а в кое-чем – нет.

Первый момент – по поводу России как цивилизации рессентимента. Рессентимент есть всегда в любой цивилизации, абсолютно в любой. Почему? Потому что первой ценностью социогенеза является безопасность. С того начинается социум? Почему люди, почему животные сбиваются в стаи? Потому что вместе легче выжить, вместе легче прокормиться, вместе легче продолжить род, отбиться от врагов и так далее. Поэтому базовая ценность социогенеза это безопасность. На этом играют политики, потому что самый простой способ консолидации социума это перед лицом реальной или выдуманной внешней или внутренней опасности. Поэтому сплотимся вокруг и так далее. Но как только образуется социум – любой, от дворового до нации, сразу же возникает вопрос, а почему ей, а не мне, а за какие ласки, а за какие глазки, это несправедливо, давайте жить по правилам, давайте жить честно. Поэтому вторая базовая ценность ценность жизни в социуме это – справедливость, как попытка преодолеет рессентимент. У Шенка на эту тему написана целая толстенная книга, до этого еще и Ницше обращал на это внимание, что без рессентимента социума не бывает. Только другой разговор, как этот рессентимент, как это стремление к справедливости направить в конструктивное русло. В этом плане любая демократия основана на ресентименте. Только она канализирована более-менее конструктивно в рамках кого-то такого правового режима формальных институтов. Можно пожаловаться на соседа, потому что он машину ставит под окнами, можно пожаловаться на родственника, который не ограничивает потребление воды и так далее. В демократии это более-менее упорядочено.

Этих двух ценностей – безопасности и справедливости –  достаточно для существования социума. И большая часть человеческой истории построена на этих ценностях. Как только возникает опасность, справедливость поджимается к безопасности, как только общество более-менее спокойно живет, более-менее сытенькое такое, справедливость может куда-то от безопасности отодвигаться. В справедливости есть моменты социального контроля за соблюдением правил, а, с другой стороны, есть такие люди, которые говорят, вот так не справедливо, давайте пересмотрим правила, давайте их сдвигать в сторону защиты моих индивидуальных прав. Возникает ценность свободы. Большую часть истории человечество обходилось ориентацией на безопасность и справедливость. Только одна цивилизация, скажем, иудео-христианская, поставила на еще одну ценность – свободы. Многим здесь присутствующим хорошо известна концепция Р.Инглхарта, который никогда не скрывал и не скрывает о том, что он марксист. Имею ввиду его карту перехода от ценностей выживания к ценностям свободной самореализации. Фактически, это Марксова идея развития сущностных сил человека. Так вот, сам Инглхарт в последних публикациях обратил внимание, наметилось встречное движение. Если раньше вектор развития был направлен в «шведскость», то сейчас почему-то Швеция начинает голосовать все более право, другие скандинавские страны голосуют все более право.  В Штатах те же самые процессы происходят. Значит, в мире происходит что-то новое по сравнению с трендом, доминировавшим последние 50 лет. Это очень серьезная тема.

Но, если посмотреть именно на эти 50 лет, то Россия, действительно очень специфична в плане реализации справедливости. И я согласен, что в Московии, в современной России рессентимент не упорядочен. Зависть не канализирована конструктивно институционально. Я лишь обращаю внимание, что без рессентимента общества не бывает. Дело только в нормативной среде, в институциональной среде, культуральной среде. Справедливость может быть выражена и закреплена в формальных институтах права и неформальных институтах обычаев, привычек культуры. Культура это не что иное, как определенный способ жизни. Мы так привыкли жить, вот это наша культура. Это вот первое, что я хотел как бы слегка может быть попытаться скорректировать то, что сказал Даниил по поводу ресентимента. Потому что ресентимент всегда, другой разговор как мы с ним обращаемся.

Второй момент, который мне очень важен – относительно славян. И это прозвучало. И я в этом плане Даниила поддерживаю и даже, может быть, усугублю, потому что в славянской мифологии, а русской мифологии нет, есть славянская мифология, нет культурного героя. Персонажа, который типа Прометея научил работать, типа Вайнемейнена, Ильмаринена, еще кого-то, который научил работать. Такого культурного героя нет. Сплошные стихии в мифологии, сплошные герои-богатыри – они же княжьи слуги. Более того, в русской поэзии, нет титульного поэта воспевшего труд.

Реплика А.Ю.Сунгурова: Некрасов!

Г.Л.Тульчинский: «Труд этот, Ваня, был страшно громаден. Не по плечу одному…», «Чу, там…Толпа мертвецов!» (Н.Некрасов, «Железная дорога» - ред.). «Только не сжата полоска одна… грустную думу наводит она.» (Н.Некрасов, «Несжатая полоса» - ред.). Труд, как тяжкое вынужденное испытание, но не радость труда, как у Уитмена - вот я копаю, червяк ползет, а я копаю, вот я тут посажу, тут вот это вот вырастет и вот я копаю, копаю… Только один поэт наверно есть. «Раззудись, плечо! Размахнись, рука!» (А.Кольцов, «Косарь» - ред.), но он не титульный русский поэт. В хрестоматиях его мало. Да, это серьезная проблема видимо славянской культуры, которая в общем завязана на войнов-защитников. Крестьянин фигурирует только один раз, когда он пашет, а на него наезжает очередной княжий слуга, пытается взять неподъемное, землю. Не получается у него ее взять, а Добрыня землю в мешочек, закидывает на плечо и идет… в княжьи слуги. Эта контекстуальная мифологическая основа во многом, я не хочу сказать предопределяет, но как-то связана с тем, что труд не является ценностью. Это же завязано и на апофатику восточного христианства, когда эта жизнь, в этом мире не является ценностью. Эта жизнь только юдоль страдания, испытания, предуготовления к жизни иной. А труд, здоровье, собственность, право ценностью не являются. Об этом можно долго говорить. Я просто обращаю внимание на ценностную особенность славянской культуры. Недаром славянские страны, особенно православные с большим трудом втягиваются в капиталистическую модернизацию. Сначала это были, понятно, протестантские страны, потом католические страны втянулись, а славянские и православные с большим трудом туда входят.

И что принципиально важно в докладе Даниила Александровича – это идея «холопа холопа», фактически – ярлыка на кормление. Еще до революции российской экономике за рубежом нашли определение – это вотчинная экономика, когда целые отрасли, целые регионы отдавались в кормление правильным людям. С тех пор мало что изменилось. И вообще первое упоминание о Руси в летописи византийской эпохи Константина Багрянородного: «Осенью князь со своей русью выезжает на кормление.» Еще в XVIII веке, когда назначали губернатора, жалованья ему не назначали. Считалось, что он прокормится. В этой связи всегд привожу слова Симона Кордонского – одного из немногих социологов и обществоведов, работающих с реальным российским социумом: в России нет и не может быть коррупции, по определению, в принципе. В России есть «борьба с коррупцией». Это когда кто-то берет не по чину или не делится. Тогда возникает борьба с коррупцией. А в принципе коррупции, как таковой, феномена нет. Российская экономика суть система кормлений. Поэтому ярлык на кормление – это принципиально важный момент. Я бы сказал, что вот это «холоп холопа», «от кого стоишь» и т.п. порождает то, что всегда удивляло и продолжает удивлять, это отсутствие в нашей истории кумулятивного эффекта? Потому что каждые новые ребята переписывают историю, трупы выносят, улицы переименовываются, города переименовываются. За этим – психология временщиков, менталитет временщиков, которые получили или дорвались до ярлыка на кормление. Поэтому идея «холопа холопа» очень даже правильная мысль.

Чего я совершенно не понял, так это  «чистую совесть»…

Реплика Д.А.Коцюбинского: «Нечистую совесть!»

Г.Л.Тульчинский: «Нечистую совесть» совершенно не понял!

Реплика Д.А.Коцюбинского: Но это Ницше!

Г.Л.Тульчинский: Совершенно не понял. Понимаете - почему? Потому что совесть не может быть чистой…

Реплика Д.А.Коцюбинского: Это категория Ницше…

Г.Л.Тульчинский: Я говорю, что совесть в принципе не может быть чиста!

Реплика Д.А.Коцюбинского: Вопросы к покойному…

Г.Л.Тульчинский: Не знаю, не знаю! Но вот в этом контексте это звучит странно. Потому что если человек говорит о том, что моя совесть чиста, он снимает с себя ответственность. Его тут нет.

Реплика Д.А.Коцюбинского: Он дает определение того, что такое…

Г.Л.Тульчинский: Ну, вот – отослал нас к Ницще… Ссылка на авторитет, вообще-то – некорректный прием в аргументации.

Так вот, чистая совесть – это перенос ответственности, уход от ответственности. Совесть это такая вещь, которая в принципе не может быть чистой.

Относительно качания маятника. Это хоть Хедлунд, хоть Ахиезер, хоть Давыдов, хоть кто угодно. Все эти попытки объяснить «качания маятника» – эти короткие периоды лысых либералов, долгие периоды волосатых почвенников… Почему этот маятник качается и никак не может быть найдена некая медиация, какое-то, усреднение… Но если маятник остановится, развитие остановится тоже. Все развивается волнами, сменой фаз. Вопрос в амплитуде качания. И в этой связи – ответ на вопрос, есть ли надежда? И на надежды – мол, придет блокчейн и наступит нам всем счастье… Но все зависит от институтов. И очень грамотно Даниил отвечал.

Интернет и все прочее это в рамках институциональной среды иногда работает против свободы, на «безопасность». Сам Интернет беременен контролем, он предполагает контроль, сама технология предполагает контроль, причем, контроль тотальный. И Big Data, и маркетинг подталкивания, и наши аватары, к которым мы, рано или поздно, привыкнем, и нам это очень даже понравится. Наступит всеобщее благоденствие, благодаря цивилизации, реализовавшей великий проект гуманизма Просвещения с его лозунгами «все во имя человека, все на благо человека!» И мы знаем этого человека. Это каждый из нас! Потому что любую твою потребность этот социум, эта экономика может удовлетворить. Более того, тебя не только удовлетворят, тебя подтолкнут к еще большему счастью, которое ты пока еще не знаешь. Потому что смысл современного бизнеса и маркетинга – это уже не нахождение рыночной ниши и удовлетворения потребности, а создание стабильной базы клиентуры, которую подталкивают к этому потреблению. И вот, когда наступит всеобщее благоденствие и все мы будем жить на гарантированное пособие, дистанцировав интеллект, тогда… Мне очень показателен давний эксперимент, когда популяцию мышей посадили в вольер и создали им мышиный рай. Сначала появились красивые мыши, которые гоняли молодых мышей, отказывались спариваться, и, в конечном счете, эти мыши выродились. Этот эксперимент был повторен несколько раз с одним и тем же итогом.  Я к тому, что с опаской нужно относиться к общецивилизационным трендам. Они далеко не однозначны. Они не ведут однозначно к чему-то такому позитивному, какому-то счастью. А надежда, вопреки Даниилу, все-таки, в маятнике.

Упоминавшиеся прививки, которые начались с Петра I, что, в конечном счете, привело к развалу империи, попытки несостоятельной интеллигенции в 1917 году, несостоятельной интеллигенции в оттепель, несостоятельной интеллигенции в Перестройку – все они оказываются чужеродными, отторгаются. Вроде бы происходя возвращения к «холопу холопа», но возвращения, вроде бы, чуть-чуть к другому, чуть лучшему. И это длинный процесс. И я связываю все-таки это с модерном. А модерн – это буржуазное общество, а буржуа – это горожанин. И во всем мире слово гражданин восходит к слову горожанин, бюргер, ситизен, буржуа, мещанин. Это горожане. А когда горожане выходят на политическую арену, в общем-то тогда и начинается, когда горожане хотят, чтобы законы уважали их как собственников, защищали эту собственность, чтобы было бы все по правилам. Буржуазия, дорвавшись до власти, столбит свои бутики – нации, в которых хочет жить по своим законам. Это не единовременный процесс. Буржуазные революции долго длятся. Французская буржуазная революция была долгая. Так вот, мы живем в России в очередной фазе буржуазной революции. Первая фаза наверно началась перед XX веком. Активная политическая фаза это 1905год, Октябрьский манифест. Потом произошло то, что в результате бездарного ведения войны и бездарного правления, большевики возглавили крестьянскую революцию, перехватив лозунги раздачи земли крестьянам и так далее. Когда они после выборов 1925 года, что дальше они не продержатся, была затеяна коллективизация, индустриализация – за счет разорения деревни. Таким образом, большевики втянули через одно место страну в модерн. Появилось массовое переселение в город, породившее социальные лифты, волну энтузиазма в 30-е годы, которая довольно быстро иссякла в течение десятка лет. Окончательно городское население превысило сельское в 60-е годы. Оттепель, многие помнят дискуссию о мещанстве, вещизме… И, наконец, Перестройка – это уже доминирование горожан. События 1991 года, протесты горожан 2011 года. Это не были политические протесты. Это были протесты горожан. Они хотели, чтобы выборы были по правилам. У них выборы своровали. Они обратились к власти за тем, чтобы эта ситуация была разрешена по правилам, справедливо, но оказалось, что власть играет сама в эту игру. После этого этот гражданский протест перешел в латентный режим. И этот латентный режим проявляется. Выборы в Хабаровском крае, выборы в Приморье, выборы в Хакассии. Как сказал Чуковский, в России нужно жить долго… Но надежды связаны с горожанами и с решением проблемы собственности, потому что уже появились люди, у которых собственность, у некоторых бизнес, у некоторых машины, у некоторых недвижимость. Они хотят, чтобы это уважали. И чем больше таких людей будет, тем лучше. По крайней мере, мы уже стоим в полночь на пустом перекрестке и ждем зеленого. Понимаем пользу правил. Обуржуазились. А главное – ждет молодежь. Она хочет, чтобы все было по правилам. Обуржуазиваемся дальше…

Спасибо!

 

А.Ю.Сунгуров: Моя реплика состоит из трех частей. Первая относительно истории России в средние века и отношения российских князей в XII XIII веках со своими соседями с юго-востока. Сделанный в выступлении уважаемого Даниил акцент на опасности оттуда и угрозах на мой взгляд чрезмерны. Если вспомнить книгу Олжаса Сулейменова  «Аз и Я», то станет ясно, что отношения с пловцами были скорее партнерскими, включая и то, что женами и матерями великих киевских князей были половчанки… Далее, XIII век – представлять русских князей в Орде как холопов или рабов – это тоже слишком. Ведь и такая точка зрения, что Татаро-монгольского ига вообще не была, а была междусобная борьба русских князей, которые использовали в это борьбе татаро-монгольские силы.  Да, Александр Невский действительно навел на Русь Неврюеву рать, осознанно выбрав союз с Ордой против угрозы с запада, но рассматривать его как холопа???. Не надо забывать, что Александр Невский побратался с Сартаком, сыном и наследником Батыя, который к тому же был христианином несторианского толка. Это уже совсем иные отношения, включая  возможный проект христианизации Орды. Не случайно же и российские митрополиты подолгу жили в Орде. То есть с учетом этих фактов отношения были уже далеки от модели хозяин-холоп.

Второй  тезис: оценивать с позиций сегодняшнего дня моральность или аморальность московских князей – с научной точки зрения как то несерьезно. «Аморальных» князей было полно в любой стране, очень «моральные»  как правило долго не жили. В то же время мы можем видеть четкий тренд – тренд ограничения самовластия короля или иного властителя. И первыми здесь были Европейцы, а среди них – жители Англии. Великая хартия вольностей, ограничившая самовластие короля Иоанна Безземельного была, как известно подписана им еще в 1215 году. Далее этому примеры следовали и другие страны, но чем далее на восток, тем с большей  задержкой. В послепетровской России такая попытка была сделана в 1730 году – Кондиции для Анны Иоанновны, то, как известно, младшие  чины гвардии не поддержали членов Верховного тайного совета в этом начинании и началось десятилетие Бироновщины. То есть запоздание – более чем на 500 лет. Но у наших восточных соседей – еще больше. Мы движемся к большей свободе по той же дороге, хотя и медленнее, и проблемы здесь скорее не в наследии Московских царей, сколько в наследии 70 лет власти КПСС, уничтожении в этот период наиболее харизматической части общества – как в годы террора, так и во время войны, наследия от которого мы с таким трудом избавляемся сегодня.

Третий тезис – наличие определенной цикличности. Согласен, об это не так давно писал и говорил академик РАН Ю.В. Пивоваров. Он обратил внимание на то, что структура государственной власти, которая была предложена еще М.В. Сперанским в начале XIX века, в соответствии с которой  в России существуют три ветви власти, но все это венчает Государственный совет во главе с императором. Александр I не решился тогда провести эту реформу, только Госсовет был создан, но прошло сто лет – и после революции 1905 года эта конструкция проявилась на практике. И еще 90 лет спустя, в рамках сегодняшней государственности в России она проявилась снова, где есть те же самые названия, и где есть президент, который все это венчает, гарант, который превратился в полновластного хозяина.  Но если в 1905 году эта конструкция была, вероятно, своевременна, то сегодня она все более выглядит анахронизмом.

 

Е.Л.Баки-Бородов:(непредвиденные обстоятельства, связанные с состоянием здоровья,  не позволили Е.Л.Баки-Бородову отредактировать текст. Автор попросил не публиковать его выступление. Мы согласились не публиковать, но делаем это в виде исключения)

 

А.Я.Винников: Я позволю себе вернуться в прошлое. 1988 год, идет Перестройка и вдруг происходит нечто, что все общество воспринимает как катастрофу. «Правда» публикует письмо Нины Андреевой, помните?

Реплики из зала: «Не могу молчать!» «Советская Россия»…!

А.Я.Винников: «Советская Россия», да! «Не могу поступиться принципами». И двое суток страна живет в напряжении, а потом выходит ответ на это письмо, которое общество…

Реплики из зала: Через три недели! С 18 марта по 5 апреля, через две недели!

А.Я.Винников: Через две недели! Да, вышел ответ и все вздохнули спокойно. Перестройка будет продолжена. Самое замечательное, что никто из присутствующих не помнит что это был за ответ.

Реплика из зала: Яковлев писал!

А.Я.Винников: Да, Яковлев, конечно, писал! Но содержание этого письма вообще никем не было понято и проанализировано. В этом письме была начертана историческая перспектива, которая мыслилась лидером Перестройки. И, господа, никуда не деться от факта, что эту историческую перспективу лидеры Перестройки видели в форме корпоративного государства. Это факт. Перечитайте эту статью. Со ссылками соответствующими, в общем, все как полагается. Затем наступил момент, когда стали появляться проекты Конституции. Первый проект, насколько я помню, писал замечательный мыслитель математик Револьт Пименов, который не дописал ее до конца, он умер от рака. Но это был первый проект. Этот проект, конечно, не был принят, но он послужил основой для начала дискуссии, в избранном в 1990 году Российском парламенте, по поводу будущего государственного устройства России. И была образована Конституционная комиссия. И эта Конституционная комиссия работала аж до 1993 года, после которого состоялись известные события, закончившиеся голосованием по проекту Конституции, созданном вне рамок этой комиссии (группой, возглавляемой академиком Алексеевым), в основу которого был положен вариант, написанный больше ста лет тому назад Сперанским. Вот на что оказалась способна российская интеллектуальная элита в тот момент, когда обществу потребовалась модель будущего. Они взяли модель из глубокого прошлого. Ну, разумеется, подновив ее, подчистив, протащив через европейскую экспертную  комиссию. В общем, все было сделано по лучшим правилам. Эта Конституция не была результатом компромисса элит, потому что элит тогда еще не сформировалось новых. А все голоса в пользу того, что нужно созывать Учредительное собрания, естественно, просто напросто были подавлены и не приняты во внимание. И действительно, для этого были основания, потому что не понятно было никому а какую страну учреждать-то! Просто никто не знал!

Реплика А.Ю.Сунгурова: Не придется ли ее снова разгонять как и Учредительное собрание?

А.Я.Винников: Нет, просто никто не знал. Не было образа этой страны ни у кого вообще. Вот что происходило на самом деле. Таким образом, хотя я был горячим сторонником этой Конституции, я понимал, что хоть какая-то Конституция должна быть принята, и всячески выступал по радио, во всех средствах массовой информации в поддержку этого проекта. Но, тем не менее, сейчас, по прошествии времени, я хочу обратить ваше внимание на то, что русская интеллектуальная и политическая элита оказалась способна только создать некий симулякр. Да-да! Симулякр, который нужно было каким-то образом живить, чтобы теперь по нему жить. И когда это произошло, после этого, естественно, ситуация внутриполитическая, политику же никто не отменял, она вернулась в ту стадию, когда силовой ресурс начинает использоваться для выстраивания системы в политическом отношении. Ну, вот в этой стадии мы до сих пор еще и находимся. Что такое эта силовая политика и захват власти одной из группировок? Существует такой миф, что тоталитарная власть – это сильная власть. Это конечно миф. Тоталитарная власть по определению слабая. Она потому и тоталитарная, что слабость свою вынуждена компенсировать насилием. И чем она слабее, тем глобальнее насилие. В конце концов, есть пример тоталитарного сталинского строя. Это пример вот такой слабой тоталитарной власти, которая рухнула от одного толчка внешнего 22 июня 1941 года, если вы помните. Просто рухнула. Армия была разгромлена за две недели. Я хочу обратить ваше внимание на то, что в России по-видимому просто отсутствует сейчас, еще не сформировалась та интеллектуальная элита, которая способна взять на себя задачу формулирования вот таких жизненно важных для общества проблем, как проблема государственного устройства. Поэтому эта проблема решается свободной игрой политических сил. И не надо обижаться, что эти политические силы активно используют средства насилия интеллектуального и физического. Вообще, могли бы  и больше. Они как-то еще, вот…

Реплика В.В.Лапинского: Они тебя услышат, Саша!

А.Я.Винников: Да, да, да! Я в этом не сомневаюсь. Что касается вот того момента, который мы переживаем здесь и сейчас, то я рассматриваю его как сугубо позитивный. Конечно очень приятно, что существуют историки, которые берут на себя задачу пересматривать историю России и рассматривать ее с разных новых и оригинальных сторон, концепций. Но мне представляется, что сама по себе вот эта вот идея поиска в прошлом причин того, что сейчас мы имеем, конечно, корни-то в прошлом, но, тем не менее, мы живем здесь и сейчас, это одна из форм снятия с себя ответственности нашей российской интеллектуальной элитой. Потому что роль интеллектуальной элиты не только в том, чтобы создавать образ прошлого, но главная задача – создание образа будущего. Вот один раз как бы такая элита появилась. Я имею в виду коммунистически ориентированную большевистскую партию, которая создала образ будущего и протащила страну на этом образе 70 лет. Нынешняя элита, по-моему, не способна ничего такого выдумать. Она уже другими вещами занята. Но, на самом деле, вот этот образ будущего никто, кроме нас, господа, создать не может. Это наша функция. Так что я рассматриваю доклад Даниила Александровича, которого я глубоко уважаю и много лет очень люблю, просто как одну из попыток как-то продвинуться в этом направлении. Что касается успешности, ну, извините, не могу удержаться, помните, как Пушкин сказал про Карамзина: «В его «Истории» изящность, простота//Доказывают нам, без всякого пристрастья,//Необходимость самовластья//И прелести кнута». Ну, вот эта самая московская матрица, на самом деле. Точно такой же способ интеллигенции снять с себя ответственность и свалить все на народ и историю.

 

Заключительное слово докладчика

Д.А.Коцюбинский: Если позволите, то я постараюсь очень коротко. Большое спасибо всем выступившим. И за поддержку, и за критику, и за какие-то мысли новые, которые были высказаны. Все-таки попробую прокомментировать некоторые возражения, которые были сделаны. Так, Григорий Львович сказал, что ресентимент есть в любом обществе. Кто ж с этим спорит? Естественно, любое общество, об этом Макс Шелер написал целую книгу,  заряжено внутренним ресентиментом. Завись, грубо говоря, слабых к сильным. Бедных к богатым, меньшинств к большинствам и т.д. Это есть внутри любого социума. Но особенность русского социума, русской ситуации, российской политической культуры связана с тем, что в России ресентимент является основой национального самосознания.  И, в первую очередь, здесь превалирует внешний ресентимент, а не внутренний. Русский социум, русский народ, если так можно сказать, он, в первую очередь, по сторонам смотрит и выискивает тех, кого он считает угнетателем себя, кому он, соответственно, завидует и кого он пытается копировать и – в перспективе - уничтожить. Это все идет со  времен Орды, когда одновременно збытовали и ненависть к татарам, и пресмыкательство перед ними. Вспомните песню Варлаама: «Завопили, загалдели злы татарове!» А в то же  время ведь эти же татары были твоими хозяевами, ты называл татарского хана «царем», русские князья получали от этого царя ярлык и стояли у ханского стремени и беседовали с ханскими посланцами стоя, а они сидели. И в то же время ты ненавидел татар уже тогда! Потом на смену ордынскому приходит европейский вектор ресентимента. Одновременно в XVI веке существует османский вектор ресентимента, в XVII веке появляется польский вектор ресентимента. Хотели быть как поляки и в то же время ненавидели поляков именно поэтому. В XVII же веке возникло на время ресентиментное отношение к Украине – в то время культурное влияние ее на Московию было очень значительным. Потом, в следующем столетии, формируется  ресентиментное отношение к немцам, потом к французам, вообще к Европе. «Россия и Европа» - это становится центральным сюжетом русской философско-публицистической  рефлексии. Н.Я. Данилевский пишет целую книгу, основанную на этом самом ресентименте: «Россия и Европа». То есть, русский ресентимент – это «рабско-моральное» отношение к кому-то, кто лучше, чем ты, не только в плане социальном, но, прежде всего, а в плане национальном, цивилизационном. Именно в этом - русская национальная специфика. И именно это обеспечивает довольно успешное продвижение государства вперед, потому что оно все время копирует тех, кто более успешен. Оно копирует у лучших то, что может скопировать. Но эта же – бесконечная «зависть-ненависть» к другому – создает и эффект «нечистой совести», о котором писал Ницше - я отсылаю к его определению этого термина в контексте ресентимента как рабской морали…

Затем коррупция и борьба с коррупцией. Я не успел про это сказать. Это тоже архетип, или скрепа. Российская коррупция – это некая модель, механизм соединения власти и общества, потому что там, где нет обратной связи демократического типа, нужны какие-то паллиативы этой обратной связи. Без коррупционной смазки государственный механизм просто заржавеет и забуксует. Она нужна. И нужна борьба с коррупцией как перманентная политтехнологическая затея, которая создает у общества еще один канал для реализации «стокгольмского синдрома». Общество ждет от власти, что она, наконец, наведет порядок, наконец покарает всех коррупционеров. Это все началось еще в конце XV века, как только при Иване III был составлен Судебник 1497 года. Там уже появились антикоррупционные статьи, которых не было ни в одном древнерусском - ни в псковском, ни в новгородском - правовом документе, потому что там не было такой проблемы, как коррупция, по крайней мере, в том институциональном виде, в каком она была в Московском государстве. И, соответственно, не было демонстративной (и фейковой на деле) борьбы с коррупцией, которая с этого момента стартует. Ведь как раз эпохи, когда наблюдался набольший взлет коррупции, как при Иване Грозном или Петре Великом, являются эпохами наиболее показательной и демонстративной порки коррупционеров, огромного количества доносчиков, которые доносят на коррупционеров, и так далее. При этом, у Александра Меншикова золота накопилось в несколько раз больше, чем был весь тогдашний госбюджет. А ведь это был ближайший кореш, так сказать, императора! Вот. То есть, речь о явных архетипах. И Григорий Львович прав, с моей точки зрения, и очень хорошо, что он вспомнил об этом.

Я не очень понял выступление Александра Сунгурова, к сожалению. Мне показалось, что Вы, уважаемый Александр Юрьевич, меня слушали, а слышали что-то свое. Я ведь не говорил о том, что те, кто восточнее русских, живут хуже. Я вообще не давал оценок. Я говорил о том, что в мире существуют разные цивилизации, разные культуры. И все они живут по своим законам и, более того, имеют право жить по своим законам. Другое дело, что цивилизации ресентимента не имеют своей модели счастья. В отличие, к слову, от многих других цивилизаций – как та же самая казахстанская или какая-нибудь  цивилизация малых народов Центральной Азии или Южной Азии. Даже если мы возьмем  Афганистан, то до того, как там появились европейцы, там были свои модели счастья у тех цивилизаций, которые там существуют. А у России, у цивилизации ресентимента такой модели счастья нет, потому что модель счастья раба – это «чтобы у соседа корова сдохла», это несчастье другого, потому что своего счастья у тебя быть не может, ты же раб. Раб не может быть счастливым. Ведь он не гарантирован вообще ни в чем. Он может радоваться только тому, что кому-то еще хуже. Конечно, такая цивилизация изначально ущербна. Она успешна как державная цивилизация, но она морально ущербна. Поэтому здесь люди с такими понурыми лицами по улицам и ходят, потому что они все немножечко уязвлены своим вот этим… отсутствием модели счастья.

Что же касается Орды и вообще наследников Орды, как Татарстан, как тот же самый Казахстан или Киргизия, они до известной степени как раз являются хранителями монгольской культурно-политической модели. А в Монголии, напомню, сегодня – парламентская республика, между прочим... Все эти культуры являются носителями памяти о курултае, о культуре выборов, о «степной демократии», о монгольской степной чести, которой не было у русских князей, которые лишились аристократической чести с того момента, как начали стоять у стремени и получать ярлыки и, будучи христианами, кланяться языческим святыням. А у монголов оно никуда не исчезло, и у их непосредственных наследников - тоже. Почему в Казахстане у президента существует возможность уйти в отставку и назначить новые выборы без страха? И это не приводит ни к каким потрясениям. Потому что в обществе есть историческая память о курултаях, на которых выбирались новые ханы. Так что у меня большое почтение к центрально-азиатской памяти об ордынских порядках, потому что Орда и под-Орда - это разные  вещи. Орда это была более демократической  системой, чем подордынская Русь. Таким образом – что касается якобы предложенного мной «европоцентризма» - я понятно дело, что я никакого европоцентризма как раз и не «разводил». Я говорил о том, что все культуры разные. И в Европе тоже культуры разные. И то, что сегодня Евросоюз пытается командовать Польшей и Венгрией, с моей точки зрения, это нонсенс, потому что у Польши и Венгрии есть право быть Польшей и Венгрией. Может быть, я что-то не то говорю? (Обращается в сторону Генконсула Польши – ред.) Но мне так кажется, все-таки (смех в зале), что есть право у поляков самим решать, какие поправки в свою Конституцию вносить. И не дело Евросоюза сверху, так сказать, грозить пальцем, потому что каждая, даже локальная цивилизация, имеет право на свое существование, и на свои ошибки, и на свой путь к счастью!

Реплика А.Ю.Сунгурова: Кроме российской!

Д.А. Коцюбинский: Российская цивилизация, к счастью, состоит из многих потенциальных локальных цивилизаций, которые имеют шанс, как я уже говорил, прийти на смену этому большому каркасу всеобщего несчастья.

Что касается генетики как фактора. Я - не расист. И хотя я считаю, что изначально народы вышли на историческую арену с какими-то своими особенностями характера, возможно даже биологически предопределенными, но дальше уже наслаивались культурные и исторические факторы, которые формировали и переформатировали эти исходные характеры. И судьба разных групп славян оказалась очень различной именно потому, что одни попали в орбиту влияния Византии, другие – Рима. Одни смогли построить свое государство, другие надолго попали под внешний протекторат. Причем, чем, например, интересна польская цивилизация? Она довела до какого-то гиперсовершенства исходную недоговороспособность славян, возвела ее в систему! Польский парламент Средних Веков и Нового Времени (Сейм, состоявший из Посольской избы и Сената) с его традицией, институтом либерум вето – это и есть апофеоз недоговороспособности, возведенной в систему!  И эта недоговороспособность оказывалась эффективной на протяжении нескольких столетий. Одна треть Сеймов из-за этого заканчивались ничем, они не могли принять решения, но страна существовала! Таким образом, перед нами еще одна  уникальная цивилизация – цивилизация польского гонора. Итак, есть славянская цивилизация ресентимента, и есть славянская же цивилизация гонора. И у каждой – своя  максималистская уникальность! И эти славянские цивилизации, по сути, диаметрально противоположны друг другу по своему духу. Тем не менее, они рядом находятся, они состоят в историческом диалоге, а при этом у каждой - своя причинно-следственная связь, свои резоны, почему получилось так, а не иначе. Ведь начинали-то все, казалось бы, с единого «славянского прошлого»: вот одни поляне, а вот другие поляне – и все родственники, но ушли потом в разные стороны. Так что генетика, с моей точки зрения, мало что может объяснить.

Спасибо!

 

Ведущий В.И.Шинкунас: А сейчас господин Генеральный консул вручит по книжке тем, кто выступил в дискуссии, .

Анджей Ходкевич: Вручаю!

Ведущий В.И.Шинкунас: В заключение нашей встречи хочу сказать от всех нас большое спасибо Генеральному консульству Республики Польша в Санкт-Петербурге, господину Генеральному консулу за гостеприимство (Аплодисменты). Я надеюсь, что мы здесь не последний раз собираемся, точно так же как в Генеральном консульстве Литовской Республики. Но, очевидно, будем чередовать консульства. У нас друзей много. Возможно не так часто, но, тем не менее, постараемся.

Анджей Ходкевич: Приглашаем! Я хотел бы поблагодарить господина профессора и господина Владислава за этот вечер. Я думаю, что для всех было очень интересно, хотя это история и глубокая, из Средних Веков. Но то, что для меня было очень интересно, это то, что теперь я очень убежден в том, что Средневековая Русь влияет на XXI век. И еще. Мы собрались между Пасхами. В прошлое воскресенье была Пасха западная, через два дня – Пасха восточная. И для господина Владислава и для господина профессора наш маленький пасхальный подарок. Это из Польши вербы. В Польше это называется пальма, в России – верба. Так что польские вербы и для господина Владислава, и для господина Коцюбинского. Спасибо! Спасибо и до встречи!

(Аплодисменты).

К началу стенограммы

Наверх

 
 
 
 
Введение Мегарегион Структура Контакты На главную
Путь к проекту Аналитики Этика Биографии Гостевая книга
О проекте Публикации Условия участия Ссылки К списку
 
Последнее обновление: 05.06.19

© Мегарегион - сетевая конфедерация 2004-2006