МЕГАРЕГИОН  -  СЕТЕВАЯ  КОНФЕДЕРАЦИЯ

 

Макарычев Андрей Станиславович (Нижний Новгород)

ГЛОБАЛИЗМ, ГЛОБАЛИЗАЦИЯ, ГЛОБАЛИСТЫ: РЕГИОНАЛЬНЫЙ ВЗГЛЯД НА ПРОБЛЕМУ

Задача данного проектного материала - дать анализ феномена глобализации применительно к регионам Приволжского федерального округа, оценить их глобализационный и анти-глобализационный потенциалы, а также попытаться встроить проблематику регионального развития в современные глобальные тенденции.

В нашем анализе мы исходим из того, что само по себе стремление регионов России выйти на международную арену не делает их глобальными акторами. По расчётам журнала "Эксперт", в число 8 регионов России, имеющих наилучшие шансы реализации своих конкурентных преимуществ в условиях глобализирующейся конкуренции, из ПФО входят только Татарстан и Самарская область[1]. По оценкам президента Национального резервного банка Александра Лебедева и президента Национального инвестиционного совета Александра Некипелова, помимо этих двух регионов, только Нижегородская и Пермская области могут рассчитывать на прирост валового регионального продукта на 0,6-0,7% под воздействием вступления в ВТО [2].

Эти цифры во многом объясняют тот скептицизм, который существует в экспертных кругах регионов ПФО в отношении шансов на вхождение в "глобальный мир". К примеру, по словам саратовских исследователей И.Кузнецова и Н.Шестова, "активный поиск самостоятельного ... выхода на мировой рынок ... слабо влияет на экономику региона... Идеи глобализации никак не отражаются на реальных возможностях участия региона в международной экономической деятельности. Причём эти ограничения заданы, прежде всего, условиями существования и функционирования международной финансовой системы, (которая) не позволяет регионам попасть в референтную группу полноценных субъектов мирохозяйственных связей"[3]. С их точки зрения, можно "установить тот предел (не далее СНГ), в котором сегодня может проявлять свои стратегические претензии региональная власть".

Другой коллектив саратовских авторов полагает, что в политико-идеологическом смысле "все поволжские лидеры - на одно лицо и имеют лишь небольшие отклонения в сторону правой или левой оппозиции... Политические символы и знаки легко модифицируются и сменяются... Такие политологические категории, как либерализм, инвестиционный риск, индекс экономической свободы здесь мало приемлемы и являются скорее идеологическими символами и метафорами, чем реальными явлениями... Технократизация региональной власти и провинциализация политического процесса ... определяют политическое структурирование Поволжского региона"[4].

Такие оценки актуализирует вопрос о том, под воздействием каких факторов региональные элиты позиционируются в вопросах глобального масштаба, и какие идеи и институты оказывают на них влияние.

1. Влияние глобализации на местные сообщества

Существуют общие закономерности влияния глобализационных процессов на субнациональные единицы. Оно проявляется, прежде всего, в изменении системы внутрирегиональных социальных иерархий. Происходит:

- появление новых ресурсов, и как следствие

- новых акторов и их ролевых функций. Можно предположить, что глобализация меняет соотношение сил между "инкумбентами" и "претендентами" в пользу последних, однако в разных сферах это происходит по-разному. Создаются новые источники влияния в сферах, которые традиционно находились под эксклюзивным контролем государственного аппарата. К примеру, летом 2002 года было объявлено, что "Башнефть", одна из самых закрытых российских нефтяных компаний, менеджмент которой сильно зависит от башкирского правительства, планирует выпустить глобальные депозитарные расписки, являющиеся одним из элементов глобальных финансовых рынков. Причём это решение было спровоцировано Объединённой финансовой группой и "Дойче банком", акционерами "Башнефти" [5].

- формирование новой коалиционности, основанной на новых формах сетевого взаимодействия и синергетических стратегий интеграции в глобальные структуры взаимозависимости. Возникает императив межрегиональной кооперации, построенной не только по политико-административным принципам, как в 1990 годы, но и на экономической целесообразности (пример - активная поддержка С.Кириенко объединения нефтехимических комплексов Татарстана и Башкортостана). Однако при этом следует учитывать важное замечание немецкого коллеги Клауса Зегберса о том, что "кооперация тем затруднительнее, чем больше действующих лиц в неё вовлечено, а также чем сильнее различаются временные горизонты и уровни их действий ("столы, на которых они играют") [6];

- превращение государственных учреждений в объекты воздействия со стороны глобальных акторов. К примеру, менеджеры иностранных компаний активно интересуются проблемами земельных налогов, экологических сборов, тарифной политики региональных и муниципальных органов власти, стимулируя перемены в их деятельности;

- большая информационная открытость. С одной стороны, начальник управления РИА "Новости" по ПФО Дмитрий Батарин всё ещё считает Нижний Новгород "информационной провинцией" [7]. С другой стороны, нижегородский рынок услуг доступа в Интернет в 2000-2002 годах стабильно рос, достигнув $1 миллиона в месяц, что оценивается специалистами как очень высокий показатель [8].

- изменение коммуникационной среды принятия решений, которая вынуждена соприкасаться с информационными "волнами" (пресс-конференциями, медиа-акциями, пиар-технологиями).

Исходя из сказанного выше, глобализация не столько транслирует на российские регионы проблему "демократического дефицита"[9], сколько создаёт новые возможности для дальнейшей внутренней плюрализации различных публичных пространств - политического, социального, экономического, информационного и других.

Что не несёт с собой глобализация для регионов ПФО

По справедливым словам профессора Алексея Богатурова, существуют как материальные (объективные), так и виртуальные (манипуляционные) проявления глобализации. К последним относится "распространение определённых ценностей и оценочных стандартов, формирование и продвижение предназначенных международному общественному мнению ... политико-психологических установок. Очевидно, глобализация - это не только то, что существует на самом деле, но и то, что людям предлагают думать" о ней [10]. Такой подход тесно коррелируется с кoнцептами "mediascapes" и "ideascapes" ("медиа- и идееобразов") [11]. Однако, становясь вариантом идеологии, глобализм представляет собой в известном смысле "фальсифицированное мировоззрение" "идеального плана" [12].

Исходя из этого, нам представляется, что есть ряд постулатов различных теорий глобализации, которые не находят эмпирического подтверждения в регионах ПФО:

- снижение значимости территориально-географических факторов. Трудно согласиться с некоторыми западными авторами в том, что глобализация представляет собой "конец географии" и "конец национального государства" [13]. Создание федеральных округов - это как раз один из вариантов реакции федерального центра на вызовы глобализации. - необратимое "ослабление" [14] государства и рост неуправляемости. Реформы В.Путина имеют противоположный вектор, и он вполне совместим с глобализационными трендами;

- резкое возрастание политического влияния крупных финансово-промышленных групп. В региональной политической сфере "новые собственники" слабо заметны, в экономической же основные надежды связываются с развитием малого и среднего бизнеса;

- расширение поля для американизации. Это заблуждение, к сожалению, разделяют многие отечественные авторы (типичными являются, например, следующие суждения: "глобализация есть дело рук западнистского сверхобщества, метрополией которого являются США" [15], или глобализация есть "освоение всего мира Соединёнными Штатами" [16]). Однако США не являются ключевым инвестором и партнёром для большинства регионов ПФО;

- ухудшение стандартов трудовых отношений. Мы наблюдаем обратный процесс - появление в регионах новых видов профессий и создание новых рабочих мест;

- появление политически недемократического класса экономических акторов. В ПФО большинство крупных, в том числе транснационального уровня, предпринимателей в регионах стараются узаконить своё участие в публичной политике посредством выборов;

- экологическая деградация. Большинство региональных экологических программ финансируется на иностранные деньги [17].

2. Феномен "внутренней глобализации"

Но глобализация - это не только нечто внешнее по отношению к России. Многие внутренние процессы в ПФО можно анализировать сквозь призму концептов, аналогичных тем, которые мы используем для описания глобализации и её последствий:

- появление феномена сетевого взаимодействия на негосударственном уровне;

- относительное снижение значимости "административного рынка" под воздействием практики дерегулирования и приватизации;

- возрастающая мобильность финансового капитала, ведущая к реорганизации производства и взаимному (транс-отраслевому) проникновению капиталов [18];

- "встряска" территориальности (поиск новых, более оптимальных форм пространственной организации региональной политико-административной и экономической жизни - от планов укрупнения субъектов федерации до создания федеральных округов);

- резкое обострение этно-конфессиональных и религиозных "расколов". К примеру, Всетатарский общественно-политический центр стоит на позициях создания "конфедерации Идель-Урал" и дальнейшего утверждения суверенитета Татарии [19].

- дискуссии о сути суверенитета, созвучные западным концептам "наций без государства" и "квазигосударств" [20]. К примеру, в новой (2002 г.) редакции конституции Татарстана сохранился в видоизменённой форме пункт о суверенитете и о республиканском гражданстве [21], а Конституционный Суд Башкирии в октябре 2000 года признал положение местной конституции о суверенитете не противоречащим российским законам [22].

- создания эксклюзивных (в том числе оффшорных) зон, основанных на концепции "налогового рая", получившей широкое практическое воплощение во многих точках планеты [23]. Причём преобладающее отношение к "особым" зонам и в России, и в международном сообществе примерно одинаковое ("чёрные дыры экономики"). Показательно, например, что в мае 2001 года Самарская областная дума приняла решение о лишении Похвистневского района и города Чапаевска статуса особых экономических зон [24].

- обострение конкуренции между регионами. Так, по словам С.Кириенко, в области развития авиакомплексов в рамках ПФО Самара выигрывает у Уфы и Казани [25], а Нижегородская область, по мнению ЦСР ПФО, вообще теряет свой потенциал регионообразования [26].

- деление территорий на богатое меньшинство ("доноры") и бедное большинство ("реципиенты"), с соответствующими коллизиями между этими двумя группами. Это размежевание удивительно напоминает взаимоотношения между "клубом богатых наций" ("золотого миллиарда") с "провалившимися государствами" (failed states [27]). Проводя аналогии, можно предположить, что в России появились "провалившиеся" (то есть финансово несостоятельные и создающие угрозы безопасности для соседей) регионы. В то время, как на уровне международного сообщества развернулась дискуссия о том, что делать с "государствами-банкротами" [28], в России всё чаще раздаются призывы к введению процедуры банкротства в отношении неплатёжеспособных и не желающих добровольно проводить политику финансового оздоровления регионов и муниципалитетов. Примечательно, что "богатые" регионы для утверждения своих политических претензий заимствуют международные "брэнды" (например, форум ассоциации "Большая Волга" под названием "Большая восьмёрка - региональная формула");

- внесение в политическую повестку дня проблем гласности, прозрачности, открытости и доступности публичной информации для общественности. Всего в мире лишь 26 стран законодательно закрепили право граждан на доступ к информации [29]. Не менее сложно аналогичный процесс протекает и на субнациональном уровне в России. ПФО, к примеру, стал модельным округом при реализации Министерством экономического развития РФ программы "Электронная Россия" [30], однако С.Кириенко признал, что среди региональных чиновников существует сильное сопротивление использованию Интернета для большей гласности и открытости информации по межбюджетным отношениям, ведомственным инструкциям и другим сферам, традиционно закрытыми от общественности.

- миграционные потоки и обострение проблемы беженцев, с соответствующей реакцией на них региональных элит, особенно приграничных регионов;

- необходимость реакции на вызовы терроризма, в том числе и на региональном уровне. К примеру, администрация Нижнего Новгорода (наряду со многими другими городами и регионами России) при поддержке предпринимателей оказала материальную помощь жертвам терактов в Каспийске 9 мая 2002 года [31]. Символическая значимость этой акции состояла в том, что муниципальная власть попыталась позиционировать себя в качестве части более широкого антитеррористического сообщества.

Сказанное демонстрирует высокую степень корреляции внутрироссийских процессов с глобальными тенденциями, которая может быть описана в категориях "глокализации".

3. Глобализация и её акторы: институциональный взгляд

Описание стратегий позиционирования региональных акторов в контексте глобализации мы предлагаем сделать на основе "теории ролей", суть которой сводится к признанию того обстоятельства, что ролевые функции, которые берут на себя те или иные институты, определяются комбинацией двух факторов. С одной стороны, позиции акторов связаны с их системой восприятия событий и ценностными ориентациями [32], в том числе и теми, которые были перечислены выше. C другой стороны, глобальные влияния структурно меняют внутрирегиональный расклад политических и финансово-экономических сил (то, что можно назвать англоязычным термином power disparity).

Стратегии

1) Глобалисты. К этой категории можно отнести тех региональных акторов, которые работают с мобильными видами ресурсов, не признающих административных границ. Например, это менеджеры транснациональных компаний, "консьюмеристские элиты" [33], региональные звенья "эпистемологических сообществ", культурная и спортивная элита и т.д. В принципе, любая локальная группа, занимающаяся решением проблемы, которая по своему размаху выходит за пределы национальных границ (от распространения СПИДа до экологии), может быть занесена в эту категорию [34].

По мнению директора Нижегородского регионального фонда подготовки финансовых и управленческих кадров Василия Козлова, вступление в ВТО выгодно прежде всего экспортно-ориентированным (например, "Нижфарм") и сельскохозяйственным предприятиям, входящим в структуры крупных холдингов. Именно они заинтересованы в открытии рынков и уравнивании таможенных пошлин, поскольку это приведёт к расширению рынков сбыта, миграции технологий и увеличению возможностей получения выгодных займов.

К примеру, "ЛУКОйл", владеющий рядом иностранных компаний со значительным географическим разбросом (румынской, болгарской и американской), можно отнести именно сюда [35]. Другой пример - нижегородская фабрика "Маяк", которая выполняет заказы на пошив одежды для компании Next [36]. Глобалисты признают не просто неизбежность, но и важность соответствия региональной промышленности существующим в мировом масштабе критерия качества [37].

Какова мотивация бизнеса, открытого глобализации?

- Такой бизнес пытается воспользоваться факторами глобального порядка (прежде всего, подготовкой к вступлению России в ВТО) для усиления своего влияния на выработку правовой базы для предпринимательства и на общественное мнение (в том числе посредством СМИ) [38].

- Эта часть бизнес-элиты, по словам А.Лихачёва, видит во вступлении в ВТО "страховку от создания новых семей вокруг власти" и средство избавления от "мутной экономики" [39]. По его подсчётам, минимум 95% того, что от нас, якобы, требуют будущие партнёры по ВТО, нужно нам самим" [40].

- Важный мотив - это наведение порядка на таможне, упрощение экспортно-импортных операций и искоренение "чёрного импорта";

- Ещё один стимул для региональных производителей состоит в том, что вступление в ВТО нанесёт сильный удар по "челночной торговле". По словам А.Лихачёва, "то, что ввозится сегодня в сумках из Китая или из Турции на кораблях в контейнерах - именно это убивает нашего товаропроизводителя" [41].

- Фармацевтическая промышленность не опасается членства в ВТО, однако, по словам генерального директор "Нижфарма" Андрея Младенцева, необходимо продолжение процессов концентрации дистрибьютеров и производителей, а также развитие страховой системы возмещение затрат на лекарства [42].

- Производители сопутствующих товаров (в частности, фирма "Цитрон", производящая упаковку для пищевой промышленности и занимающаяся дизайном и полиграфией) надеются получить от глобализации больше выгод, чем потерь. Вадим Агафонов, директор "Цитрона", аргументирует это тем, что "в России ниже заработная плата, дешевле арендные взаимоотношения, электроэнергия, и по налогам есть определённые преимущества". По его мнению, упаковку выгоднее производить внутри России, во многом из-за того, что иностранным компаниям сложно иметь дело с российской таможней [43].

2) "Альтернативные глобалисты". Это категория акторов, которые готовы активно использовать технологические преимущества глобализации (в виде Интернета, финансовых трансакций и пр.), однако стремятся видоизменить существующую модель глобальных отношений. Одним примером "альтернативных глобалистов" могут служить, допустим, этнические группы, другим - криминальные сети, третьим - российские "почвенники", в рассуждениях которых явно преувеличиваются международные возможности России (этот мессианский тезис показывает, что антиглобализм - это "глобализм наоборот": его адептов вполне устраивают перспективы гипотетического глобального лидерства России, к примеру, в духовной, научной или каких-то иных сферах).

3) Интернационалисты. Это те акторы, которые открыты международным обменам и желают использовать их потенциал для дальнейшей территориальной экспансии своей деятельности [44]. Однако зоны действий этих акторов более или менее чётко лимитированы определённой территорией. Для субнациональных политических лидеров это географические ограничение связано с зоной их функциональной ответственности и электоральной зависимости от той или иной местности. Для промышленных предприятий это ограничение может выражаться в узости рынков для их продукции (ГАЗ, КамАЗ [45]) и привязке их маркетинговой стратегии к определённым страновым или региональным потребителям. Характерная проблема "интернационалистов" - сложности с географическим расширением рынков сбыта. Примером может служить фактическая ликвидация широко разрекламированного с 1998 года проекта "Нижегородмоторз" на базе партнёрства "ГАЗ" и ФИАТ [46]. Новый проект владельца "ГАЗа" Олега Дерипаски связан с партнёрством с компанией "Ивеко", нацелен преимущественно на рынки СНГ [47] и основан на следующей "бизнес-философии": "Мы должны делать простую и дешёвую технику" [48]. Любопытно, что такая позиция совместима с идеологией евразийства (в нижегородских СМИ циркулировала информация о намерении О.Дерипаски войти в руководство "Евразийской партии")[49].

Однако ориентация на производство дешёвых товаров с определённым географическим ареалом распространения содержит в себе серьёзные риски. Во-первых, "сделав скачок вперёд и догнав мировое автомобилестроение, российский автопром сразу упрётся в недостаточность спроса, а осуществляя постепенное эволюционирование, будет постепенно терять свою долю рынка за счёт более быстро увеличивающих свой достаток представителей среднего класса" [50]. Во-вторых, большая часть "Волг" работает на экологически вредном бензине АИ-76, который подпадает под запрет с 2002 года. В-третьих, такой бизнес предполагает постоянную поддержку со стороны региональных органов власти и, следовательно, глубокую вовлечённость бизнеса в систему властных отношений [51]. В этом смысле многие промышленные структуры одновременно тяготеют как к интернационализму, так и к протекционизму, поскольку не в состоянии удержать рыночными методами свои региональные рынки перед лицом иностранной конкуренции [52].

Другой сегмент того же сектора связан с многочисленными транспортными проектами: к примеру, "Кстово-Приморск", проект компании "Транснефтепродукт" [53], или транспортные коридоры "Север-Юг" и "Запад-Восток" [54]. Транспортный бизнес ориентирован на международное сотрудничество, но вынужден идти в фарватере государственной внешней политики. К примеру, ОАО "Красное Сормово", контролируемое Кахой Бендукидзе, готово реализовать проект по производству буровых установок для подводной добычи нефти в Каспийском море [55]. Существует проект превращения Самары в авиационный логистический центр, способный зарабатывать деньги на обслуживании и дозаправке около 250 грузовых рейсов в неделю [56].

К числу потенциальных интернационалистов можно отнести и региональный ВПК, который, с одной стороны, ориентирован на внешние продажи, а с другой - сильно зависит от закупочной политики государства в лице руководства ВС РФ [57]. Сюда же мы относим и органы власти - местное самоуправление, региональные администрации и аппарат округа. Так, администрация Г.Ходырева может быть охарактеризована как вполне лояльная в отношении международного сотрудничества. Основной интерес правительства Нижегородской области состоит в создании новых рабочих мест и в использовании иностранными производителями местного сырья [58]. При этом Юрий Сентюрин, первый вице-губернатор, вполне спокойно относится к тому, что иностранные инвестиции "погоду в области не делают" [59].

В региональной политической элите существует относительный консенсус по вопросу о необходимости введения амнистии капитала для его возврата в Россию и легализации [60]. В то же время в нижегородском правительстве сформировалось весьма настороженное отношение к членству РФ в ВТО. В частности, Виталий Антоневич, министр промышленности и инноваций Нижегородской области, выразил сомнения по поводу возможности предприятий региона значительно увеличить экспорт своих товаров после вступления в эту организацию. С его точки зрения (противоречащей, кстати, позиции российского правительства), Россия должна "выторговать себе статус страны с переходной экономикой" и максимально растянуть процесс присоединения к ВТО [61].

4) Протекционисты. Как правило, эта группа состоит из потенциальных жертв глобализации, к которым можно причислить некоторые финансовые институты (прежде всего, страховые и инвестиционные компании), сервис-бизнес (юридический, маркетинговый, рекламный), а также предприятия, работающие на внутренний рынок (авиастроение, судостроение, чёрная металлургия, химическая и нефтехимическая промышленности) [62].

К числу протекционистов могут быть отнесены сторонники принятия государством защитно-рестриктивных мер в отношении иностранных акторов (сельское хозяйство, миграция и пр.). Протекционисты могут быть охарактеризованы как противники неолиберальной модели глобализации. В их число входят, например, таможенные органы, поскольку реальные результаты их деятельности не столько усиливают конкурентные возможности российских производителей, сколько ограничивают транс-граничные опреации [63]. Областное законодательное собрание, в частности, рекомендовало Госдуме внести в текст Земельного кодекса поправку о невозможности покупки иностранцами земли в России [64].

На уровне среднего бюрократического звена часто существует скрытое противодействие приходу в область иностранных операторов рынка. Так, один американский предприниматель пожаловался на то, что в областном департаменте поддержки предпринимательства ему заявили, что "проблемами иностранцев они не занимаются" [65].

Существуют значительные отличия между разными сегментами протекционистского бизнеса в отношении перспектив членства России в ВТО:

- Руководители автомобильной промышленности фактически признают, что отрасль выпускает продукцию низкого качества, однако всячески лоббируют закрытие внутреннего рынка от подержанных иномарок. Серьёзной проблемой для автомобильной промышленности является необходимость перехода на двигатели, соответствующие нормам "Евро-2" [66]. Игнорирование интересов потребителей при этом очевидно: так, снижение цен на иномарки и расширение дилерской и сервисной сети иностранных компаний на территории России представляется в качестве "проблемы" [67]. Однако, по словам Дмитрия Стрежнева, бывшего генерального директора ОАО "ГАЗ", "ценовой отрыв "Газелей", "Соболей" и "Баргузинов" от зарубежной техники ведущих мировых производителей автомобилей сегодня настолько велик, что в этом сегменте рынка российские изделия не сталкиваются с жёсткой конкуренцией" [68].

- Производители мебели. Дмитрий Бирман, директор холдинга "Карина", утверждает, что ВТО - "это некий капканчик", "эксклюзивный английский клуб" (что едва ли верно, с учётом того, что большинство стран мира являются его членами). Мебельная промышленность, по словам Д.Бирмана, пострадает из-за того, что её продукция будет дороже по причине отсутствия российского производства качественного оборудования и станков, а также нехватки грамотных кадров, способных работать на импортной технике [69].

- Производители и переработчики сельхозпродукции регионов ПФО полагают, что "иностранцы только и ждут, как бы захватить российский рынок", а Москва не учитывает их интересы при вступлении в ВТО [70].

- Финансовое сообщество выражает скептицизм в отношении перспектив членства в ВТО. В известном смысле это является парадоксом, поскольку финансовый бизнес может быть причислен к разряду потенциально глобальных секторов экономики. Этот скептицизм, однако, объясняется боязнью утраты конкурентных позиций. Игорь Согин, директор нижегородского филиала "Альфа-банка", признаёт, что "у нас капитал всей банковской системы не может сравниться с капиталом одного крупного западного банка. Поэтому если они придут сюда и начнут всем предлагать кредиты по низким ставкам, то они всех задавят. Единственное, что нас спасает - страновой риск" [71]. Другими словами, признание И.Согина говорит о том, что, с точки зрения банкиров, чем ниже оценки инвестиционной привлекательности России, тем лучше для региональных финансово-кредитных учреждений. Не удивительно, что стандарты профессиональной деятельности региональных банков чрезвычайно низки по международным меркам.

5) Алармисты. К этой группе мы причисляем тех, кто публично артикулирует тематику угроз, рисков и опасностей, которые поджидают, с их точки зрения, провинциальную Россию в глобальном мире.

Глобализация протекает на фоне усиливающегося ощущения конечности многих ресурсов, их приближающегося или уже реально существующего дефицита. Именно в этом феномене массового общественного сознания следует искать корни мигрантофобии, различных вариантов "теорий заговора" и прочих алармистских настроений.

Значительная часть нижегородских СМИ разделяет аналогичные позиции. Их излюбленная "мишень" - иностранная помощь России. К примеру, некоторые нижегородские комментаторы подвергли критике эксперимент по организации альтернативной гражданской службы по той причине, что нижегородская мэрия получила материальное содействие фонда Форда [72]. Нередки случаи, когда в региональных СМИ ставится под сомнение репутация того или иного бизнесмена на том основании, что он прошёл стажировку за границей [73].

Скептически относятся медийные алармисты и к экологическому движению. К примеру, озабоченность проблемами окружающей среды в г.Дзержинске, одном из самых загрязнённых городов России, некоторые журналисты называют "политическими играми" и даже "вымогательством" [74]. Согласно этой "логике", любой из тех, кого беспокоит состояние среды обитания - это потенциальные шантажисты. Акции российских и международных экологических организаций антиглобалисты в СМИ расценивают как "информационную войну" против "отечественных производителей" с целью "создания трудностей с реализацией" их продукции [75].

6) Анти-глобалисты. К их числу относятся те, чьи взгляды в принципе несовместимы с глобализационной парадигмой и кто демонстрирует системное неприятие и активное, сознательное сопротивление глобализационным процессам.

Антиглобализм - это одна из самых модных тем в политико-академических кругах многих стран мира. Антиглобалисты громко заявили о себе в конце 1990х годов серией погромов в тех городах, где на свои встречи собирались лидеры ведущих стран мира. Костяк этого движения на Западе составили сторонники национальной замкнутости и противники "глобального капитализма", оставшиеся после распада СССР не у дел. Именно они били витрины (от ненавистных им "Макдональдсов" до вызывающих зависть дорогих магазинов и банков) и провоцировали столкновения с полицией в Ницце, Сиэтле, Праге, Берлине и других городах.

Антиглобалистское лобби в российской политике состоит из самых разных организаций: движений "Россия против ВТО" и "Мир не товар", партии "Трудовая Россия", прокоммунистического профсоюза "Защита труда", различных националистических организаций. Большинство из них придерживается точки зрения о том, что глобализация - это закрепление мирового статус-кво на условиях, которые устраивают, прежде всего, Запад. Иными словами, это победа "над национальными интересами незападных стран" [76]. В то же время они полагают, что "глобализация - это победа либерализма" [77], которая ставит под сомнение возможность самостоятельного развития отдельных наций.

Анализ российского антиглобалистского дискурса мы предлагаем построить сквозь призму двух категорий - ценностей и интересов. Каждая из них является своего рода смысловым "маркером", который подчёркивает и высвечивает разные грани изучаемого "большого нарратива".

Антиглобализм: ценностные аспекты

Антиглобалистский дискурс, сориентированный на ценностные и мировоззренческие категории, во многом повторяет основные позиции школы внешнеполитического реализма, который основывается на идее о том, что в международной системе определяющее значение имеют эгоистические интересы государств, в силу чего мир пребывает в состоянии вечной борьбы за глобальную гегемонию. Антиглобалисты разделяют мнение классических реалистов о том, что все государства нацелены на экспансию ("проекцию" своей мощи) в условиях "игры с нулевой суммой". К примеру, югославский автор Бранислав Госович воспринимает суть процессов глобализации в контексте теории "глобальной интеллектуальной гегемонии" и "интеллектуального тоталитаризма" [78]. В российских кругах вошло в оборот абсурдное выражение "сетевая несвобода".

В этих представлениях больше мифологем, чем анализа, что вполне типично для антиглобалистского дискурса вообще. Во-первых, здесь явно присутствует миф о том, что глобальный мир управляется из единого центра. В зависимости от интерпретации, это может быть либо "мировой империализм" во главе с США [79], либо "всемирный сионизм", либо "масонский заговор". Немногие антиглобалисты утруждают себя точной идентификацией этого "единого центра". И, в принципе, их можно понять: как только мы перейдём с языка мифологем на язык аналитики, то увидим, что в "глобальном мире" есть несколько "ресурсных центров", находящихся друг с другом в состоянии либо диалога, либо конкуренции. У глобализации нет одного "отца-основателя", на которого можно было бы возложить ответственность за её ход.

Вторым мифом является тезис о всемогуществе этого "глобального лобби". События 11 сентября 2001 года в США ставят под большое сомнение категоричность суждений провинциальных антиглобалистов. Американские лидеры не смогли адекватно оценить ни масштаб угроз, с которыми цивилизованное человечество начало сталкиваться, ни источники этих угроз. Американские спецслужбы оказались не в состоянии ни спрогнозировать угрозу нападения, ни идентифицировать террористов, ни перекрыть им финансовые потоки. Предупреждения экспертов о реальности террористической угрозы не были восприняты должным образом. Соединённые Штаты, обладая самой разветвлённой в мире сетью всевозможных исследовательских центров, тратящих миллионы долларов ежегодно на изучение проблем терроризма и безопасности, пали жертвой заговора анонимной группы, поставившей под сомнение глобальное лидерство США в мире.

В-третьих, в выступлениях российских антиглобалистов практически отсутствует критика глобализации с рациональных позиций. Мало кто обращает внимание на то обстоятельство, что большинство глобальных организаций переживает институциональный кризис, связанный с их низкой эффективностью (ООН, МВФ, Мировой банк), коррупцией или влиянием узкокорпоративных интересов (ФИФА и Международный олимпийский комитет), политической ангажированностью (Международный суд в Гааге), и т.д. Игнорирование этих аргументов означает неспособность антиглобалистов эффективно использовать реальные издержки глобализации для её содержательной критики.

Экономические интересы антиглобалистов

Если рассуждать в экономических категориях, то, по словам Алексея Лихачёва, антиглобализм - это один из секторов бизнеса, как мирового, так и регионального [80]. Широкое распространение антиглобалистской платформы в экономических кругах России объясняется, прежде всего, тем, что "российские государственные и частные компании, ассоциации российского бизнеса практически отсутствуют в качестве субъектов мировой экономики" [81]. Кроме того, многие российские бизнесмены оказались способными работать только при наличии административной поддержки со стороны государства, от которого они ожидают исправления своих управленческих ошибок [82]. Большинство "красных директоров" не могут оформить бизнес-план по международным стандартам [83], зато привыкли жить в ситуации, когда государство субсидирует убыточное производство.

Значительная часть бизнеса не заинтересована в принятии международной системы финансовой отчётности, поскольку ему выгоднее иметь заведомо недостоверную и непрозрачную бухгалтерию [84]. К сожалению, значительные позиции в этом антиглобализационном секторе бизнеса имеют теневые структуры. К примеру, нижегородский гостиничный бизнес, который, по логике, должен играть ключевую роль в подключении города к всемирным структурам рекреации, неоднократно становился объектом внимания нижегородских СМИ по причине существующих там злоупотреблений и клановости [85].

Ряд мифов, характерных для экономических воззрений российских антиглобалистов, был проанализирован в совместном докладе Центра экономических и финансовых исследований и Клуба 2015. В нём были подвергнуты критике следующие аргументы оппонентов, за которыми стоит забота не столько о национальных, сколько об отраслевых интересах [86]:

Антиглобалисткий дискурс, ориентирующийся на вполне определённые материальные интересы, отличает, таким образом, несколько особенностей. Во-первых, в нём явственно просматривается стремление сохранить в неприкосновенности устаревшее производство. Часто утверждается, что "конкуренция превращается в инструмент уничтожения относительно слабых производств" [87]. Из этого, однако, делается вывод о том, что нужно не столько усиливать конкурентоспособность местной продукции, сколько отгораживаться от внешнего мира.

Во-вторых, анти-глобалистский дискурс игнорирует интересы потребителей. К примеру, банкиры на своём Всероссийском форуме в Нижнем Новгороде в 2001 году выступили против повышения уровня капитализации отечественных банков, что необходимо для членства в ВТО. Аргумент состоял в том, что "30% субъектов федерации останутся без единой кредитной организации, в 50% субъектов останется по 2 организации, и в России будет лишь 20 крупных банков". Но 20 по-настоящему надёжных банков для России - это просто отличный показатель. Если же региональные банки не могут выдержать международные стандарты, то это рано или поздно станет проблемой для их клиентов, которые при низком уровне капитализации рискуют своими деньгами.

Антиглобалистские аргументы выдвигались и Всероссийским союзом страховщиков. Его президент Александр Коваль полагает, что "для страхового рынка принципиальными являются запрет трансграничных операций и ограничения на допуск иностранных страховщиков" [88]. Такая протекционистская позиция объясняется по-разному: и возможностью прихода в Россию "множества мошенников", и соображениями национальной безопасности (иностранные страховые компании могут гипотетически запросить допуск к оборонным предприятиям, с которыми они могут работать). Однако в основе всей этой риторики лежит боязнь конкуренции, неверие в возможности России стать органичной частью мировых интеграционных процессов, а значит - признание нашей "врождённой слабости". По словам Бориса Фёдорова, "протекционизма хотят ленивые и слабые люди, а ведь он ещё никогда никому не помогал. Те, кто противится вступлению в ВТО, как правило, преследуют корыстные интересы либо ничего не понимают" [89].

4. Глобалисты и антиглобалисты в регионах России

Дискуссии по проблемам глобализации на субнациональном уровне пока ещё не получили широкого распространения в России, однако многих региональных "ньюсмейкеров" и лидеров общественного мнения можно, тем не менее, классифицировать по нескольким параметрам, лежащим в интересующей нас проблемной плоскости. Ниже мы постараемся встроить полемику между глобалистами и их оппонентами в систему других политических "маркеров" с тем, чтобы выделить некоторые "идеальные типажи" и разместить их в более объёмной системе координат.

Во-первых, попытаемся ввести в оборот в виде континуума два полярных понятия - централизация и регионализация (децентрализация), и дополнить ими уже обрисованную нами в общих чертах "ось" "глобалисты - антиглобалисты". В результате получается следующая таблица, основными фигурантами которой являются идеально-типические общественно-политические деятели (реже - экономические акторы):

Мы видим, что достаточно большая группа представлена теми фигурами, которые сочетают антиглобализм с приверженностью провозглашённой В.Путиным политикой воссоздания "вертикали власти". Помимо некоторых "олигархов", имеющих солидные финансовые интересы в регионах, к этой группе можно также отнести, например, губернаторов Псковской и Курской области.

Кредо второго отмеченного нами политического типажа можно выразить следующим образом: "глобализация через укрепление центральной власти". В этом сегменте нашего "табличного" пространства мы находим некоторых деятелей федеральной власти (С.Кириенко, Г.Греф), а также ряд губернаторов (например, М.Прусак).

Сложнее найти иллюстративные примеры деятелей, исповедующих антиглобалистские взгляды и одновременно приверженные идее регионализации. Пожалуй, одними из немногих персонажей здесь могли бы быть бывшие приморский и калининградский губернаторы.

Наконец, четвёртый типаж в равной степени относится как к глобалистам, так и к регионалистам. Здесь тоже все персонажи представлены бывшими губернаторами, что может свидетельствовать о дефиците фигур такого плана.

Вторая таблица, предлагаемая нами, основана на попытке позиционировать глобалистов и протекционистов в контексте оппозиции между двумя другими экстремами, которыми являются авторитаризм и демократия:

Здесь мы видим, что на политической сцене региональной России за последнее десятилетие было представлено много фигур, соединяющих в себе авторитарное начало с критикой глобализации (к примеру, бывшие губернаторы Краснодарского или Красноярского краёв). Есть другая группа региональных лидеров, чья приверженность авторитарным методам в политике не мешала им ставить перед собой и преследовать глобальные цели (президент Калмыкии является главой ФИДЕ, а президент Якутии в прошлом руководил крупнейшей алмазной компанией России). Предпринятое нами деление показывает ещё одну интересную деталь: в России есть примеры сочетания "демократа" и "протекциониста" в одном лице (помимо упомянутого самарского губернатора, сюда можно отнести также С.Кириенко).

Сложнее обстоят дела с социально-политическими "измерителями". Так, оппозиция по линии "глобалисты - антиглобалисты" не обязательно совпадает с делением российского политического спектра по право-левому принципу. Обычно глобалисты стоят на правой политической платформе, однако среди антиглобалистов могут встречаться как "левые" (коммунисты, аграрии, "уличное" крыло борцов с "всемирным капитализмом"), так и "правые" (особенно в среде отечественного бизнеса). Такая раздвоенность типична для многих европейских стран - в частности, Франции.

Столь же неоднозначно обстоит дело и с наложением дихотомии "глобализм - антиглобализм" на континуум "регионализация - централизация". Наиболее последовательные глобалисты, выступая за "разгрузку" государства, одновременно разделяют идеи федерализма и региональной самостоятельности, однако есть и исключения (новгородский губернатор М.Прусак, призывающий к отмене выборов глав регионов). В то же самое время обратное не верно; нельзя сказать, что все сторонники регионализации автоматически разделяют идеи глобализма: многие местные лидеры нацелены не столько на вхождение в "глобальный мир", сколько на создание замкнутых политических и экономических пространств на подконтрольных им территориях.

Наконец, сложно "разложить" глобализм и антиглобализм по либерально-консервативной шкале. С одной стороны, есть основания интерпретировать глобализм как один из современных вариантов (нео)либерализма. Действительно, либеральная сущность глобалистского "мэйнстрима" проявляется, во-первых, в признании естественного неравенства субъектов федерации с точки зрения их международных потенциалов, из чего вытекает концепция "локомотивных регионов", которые могут стать "окнами в глобальный мир". Во-вторых, либеральный дух явно просматривается в предлагаемой глобалистами опоре на негосударственные институты, включая российские транс-национальные корпорации, неправительственные организации и пр. Либеральная часть российской политической и деловой элиты отдаёт себе отчёт в том, что традиционные формы государственного регулирования уходят в прошлое, и под воздействием глобальных трансформаций государство теряет прежние, привычные рычаги контроля за обществом.

С другой стороны, есть основания идентифицировать антиглобализм с консервативной идеологией, имея в виду надежду на уравнительные возможности государства и его "вертикальных", административных управленческих структур. Однако консервативная "струя" в антиглобалистском дискурсе не единственная, она дополняется значительными "левыми" ингридиентами. Так, по словам ректора Литературного института Сергея Есина, "антиглобализм - это в первую очередь понимание молодой интеллигенцией того факта, что если чем-то не поступиться и не попытаться в социальном смысле уравнять всех, то все и пропадём" [91]. Таким образом, значительная часть антиглобалистов позиционирует себя на "марксистско-ленинском" фланге политического спектра. Это обстоятельство показывает, что у антиглобализма есть не только консервативный, но и радикальный (в "уличном" варианте - лево-экстремистский) потенциал.

5. Глобализация и де-глобализация

С одной стороны, глобализация ведёт к большей конвергенции государств и их практик [92]. С другой стороны, имеет обратный процесс, который мы предлагаем назвать де-глобализацией.

Одним из её проявлений стала тенденция вытеснения из различных сфер "глобальных продуктов" и предпочтительного потребления продукции местного производства (органическую де-глобализацию следует отличать от политических кампаний в духе "Покупай российское" или инициатив типа пересаживания российских чиновников на автомобили отечественного производства).

Де-глобализация проявляется в России в следующих сферах:

- продукты питания (россияне отдают приоритет отечественным производителям молочной, мясной и алкогольной продукции);

- средства массовой информации. Известно, что наиболее рейтинговые позиции в нижегородском телеэфире занимают местные каналы, лишь в минимальной степени затрагивающие вопросы глобальных отношений. Аналогичным образом обстоят дела в сфере кинематографа, где в последние годы произошло пресыщение импортной видеопродукцией;

- некоторые виды косметики.

В то же время у де-глобализации есть и другие проявления. Так, параллельно формальным, официальным границам в мире возникают "невидимые", неадминистративные границы, и именно их роль имеет тенденцию к неуклонному росту [93]. В принципе, этот феномен на локальном уровне известен многим западным странам: достаточно вспомнить "китайские" или "латиноамериканские" кварталы в городах США, или культурную фрагментацию Швейцарии. Но для России это - относительно новое явление. Кроме того, утяжеляющим фактором для России является то, что на её территорию приходятся буквально все из новых "расколов" (так, внутри США или Швейцарии есть этнические или расовые, но нет экономических границ).

Наиболее важными линиями де-глобализационных разделов, помимо государственных границ, являются:

1) этнические границы, разделяющие людей по идентификационному принципу "свой - чужой". Существование этнических границ иллюстрируется состоянием "холодной войны" между Северной Осетией и Ингушетией, внутренним расколом в Карачаево-Черкессии, грузино-абхазским и нагорно-карабахским вооружёнными конфликтами. Поскольку всякий социальный объект осуществляет оценку угроз своей безопасности в свете господствующей системы ценностей, представления о безопасности могут варьироваться в зависимости от этнокультурного контекста [94]. К примеру, по мнению Сергея Панарина, "стремление к этнокультурной безопасности... скорее разделяет, чем объединяет" [95].

2) религиозные границы. Об их существовании напоминает, к примеру, негативная реакция Русской Православной Церкви на визит Иоанна Павла Второго на Украину в 2001 году, а также на миссионерскую деятельность в России представителей "нетрадиционных религий".

3) экономические границы. Существование внутренних экономических барьеров в РФ приводит к закрытости местных экономических, политических и социальных пространств, слабой мобильности рабочей силы и информации, неравномерному развитию субъектов федерации. Это характерно, к примеру, для регионов "красного пояса", многие из которых строят свою экономику на изоляции и протекционизме [96]. Конечно, внутренние границы постепенно "взламываются" мобильными видами капитала, но это - чрезвычайно длительный и нелинейный процесс, динамика которого зависит от огромного числа сопутствующих факторов, таких, как тип регионального политического режима, уровень экономического развития территории, степень развитости его инфрастуктуры и пр.

4) финансовые "разломы". Хорошей иллюстрацией их существования является концепция "исламских финансов", на которой основано функционирование огромной и имеющей тенденции к росту сети так называемых "исламских банков" по всему миру (отнюдь не только арабскому). Идея "исламских финансов" основана на восприятии бизнеса, торговли и предпринимательства с точки зрения норм шариата. Исходя из них, "исламские банки" не используют такие традиционные финансовые рычаги, как проценты, фьючерсные и форвардные контракты, и т.д. Это позволяет им привлекать к себе огромное число индивидуальных и корпоративных клиентов, выбирающих те финансовые инструменты, которые соответствуют их религиозным взглядам и социальным ценностям [97]. Доклад российско-индийского центра "Партнёрство" указывает на то, политический ислам (исламизм) реально может возглавить процесс исламизации капитала, из чего следует, что "сила воздействия исламистского капитала намного превосходит его относительную финансовую мощь...Механизм использования глобального капитала в целях исламизма - финансовый джихад... И сегодня идёт спор о том, кто этой силой сможет воспользоваться в своих интересах" [98].

5) социальные (имущественные) границы. Общеизвестна мировая тенденция обогащения богатых и обнищания бедных, фиксирующая проблему неравенства социальных пространства. Александр Неклесса говорит о формировании в мире так называемого "Глубокого Юга", состоящего из стран, чьи социальные организмы деградируют и коррумпируются. Но процессы социальной маргинализации происходят как во всемирном масштабе, так и внутри стран [99]. Проецируется эта тенденция и на Россию: к примеру, уровень благосостояния в Москве существенно отличается от аналогичных показателей в соседних Рязанской или Владимирской областях, и показатели этого разрыва остаются стабильно высокими.

6) политические границы. В той или иной форме они существовали всегда. Термин "Европа" с 14 века имел под собой политическую и религиозную основы, предполагающие приверженность общей системе ценностей. Граница между Европой и Азией исторически носила не только географический и тем более не административный характер. Европейская идентичность определялась доминированием христианства и более цивилизованной, с точки зрения самих европейцев, системой правления [100]. Аналогичным образом, "Восточная Европа" в период "холодной войны" была не только географическим, но и политическим термином, синонимичным "отсталости" и "несамостоятельности". Именно из-за этого бывшие социалистические страны в начале 1990х годов предпочли называть себя "Центральной Европой". Термин "Евразия" в российском политическом дискурсе тоже носит не географический, а скорее политический характер, поскольку трактуется не в качестве пространственного симбиоза "Европы" и "Азии", а как функция от российских геополитических амбиций на том или ином временном отрезке. Именно поэтому идеология евразийства синонимична реставрации российского доминирования в рамках "имперского" пространства, в целом совпадающего с очертаниями СССР.

"Невидимые" границы становятся своего рода "маркерами", вычерчивающими картину пространственного развития там и тогда, где и когда административные регуляторы слабы и неэффективны. Неадминистративные границы могут восприниматься как своего рода защитная реакция различных акторов (этнических, экономических и пр.) на новые угрозы и вызовы глобального мира. Результатом существования этих "невидимых границ" является дальнейшая дифференциация мира. Она становится непосредственным следствием глобализации, поскольку каждый актор, считающий себя глобальным (или их группа), стремится зарезервировать себе "место под солнцем", найти свою нишу в условиях возрастающей по всем направлениям конкуренции. Для выживания в этом турбулентном мире каждому "игроку" необходимы стартовые преимущества, которые, однако, уже в гораздо меньшей степени, чем ранее, связываются с возможностями государства.

6. Приволжский федеральный округ в контексте глобализационной парадигмы

Насколько уместно говорить о федеральных округах с точки зрения процессов глобализации? При ответе на этот вопрос мы исходим из того, что регионостроительство - это открытый процесс. Федеральные округа, с нашей точки зрения, это не просто управленческие, "технические" единицы, являющиеся лишь ответвлениями администрации президента. Они вполне могут анализироваться как социальные конструкции, конкретные формы которых обусловлены специфическим сочетанием различных внутренних и внешних акторов и норм, регулирующих их отношения друг с другом.

Формирование глобализационного дискурса в ПФО

Следует отдать должное представительству президента в ПФО за то, что проблемы глобализации стали одним из предметов его внимания при решении вопросов экономического, социального, культурного и иного характера. Тем не менее, создаётся впечатление, что руководство округа ещё находится на самой начальной стадии определения стратегии его международного позиционирования. К примеру, проект "Стратегическое видение перспектив развития Поволжского макрорегиона до 2015 года", разрабатываемый под эгидой аппарата полномочного представительства президента, исходит из оптимистических (хотя и слабо выраженных аналитически) прогнозов о повышении инвестиционной привлекательности Поволжья и усилении внутри него интеграционных процессов, которые "позитивно скажутся на целостности РФ" [101]. Тезис о том, что "в ряде регионов условия для инвестирования значительно лучше, чем им уделяется внимание со стороны инвесторов" [102], также является "политически корректным, хотя и спорным.

Однако основная аналитическая дилемма, стоящая перед округами (в том числе и перед ПФО), видится нам в следующем. С одной стороны, представительство президента в ПФО воспринимает проблему дальнейшей интернационализации регионов как сферу применения проектных инициатив, предполагающих, прежде всего, координацию усилий, а не административную субординацию. Такой подход представляется вполне разумным, поскольку трансграничное сотрудничество требует "сетевого", горизонтального взаимодействия институтов, принимающих управленческие решения, с экономическими и финансовыми акторами, бизнес-сообществами, предпринимательскими структурами, неправительственными организациями, образовательными и научными учреждениями. Авторы Доклада Центра стратегических исследований ПФО "На пороге новой регионализации России" полагают, что непроницаемость границ - это препятствие для экономического развития, в силу чего они прогнозируют резкое падение значения государственных и административных границ. По утверждению руководителя ЦСИ ПФО П.Щедровицкого, границы между странами или субъектами федерации становятся всё менее значимыми, так как Россия входит в "пост-национальный" период государственности. "Космополитическое государство сегодня исторически более эффективно, чем национальное", которое, в силу системного ограничения территорией, "расширяет политику займов у будущего", "подрывает сложившиеся процессы расширенного воспроизводства постиндустриального уклада", использует "насилие и принуждение" [103]. "Традиционные социо-культурные идентичности, связанные с этнической принадлежностью, религией" вытесняются "иными, связанными с типом используемых знаний". "Национальное государство перестаёт быть центром стратегического пространства", традиционные представления о суверенитете и внутреннем рынке "потеряли свой экономический смысл". Постиндустриальные виды деятельности, будучи наиболее мобильными, вышли за рамки существующих национально-государственных границ", а "традиционные государственные институты теряют контроль над экономическими процессами", границы традиционных наций-государств "становятся пунктирными". Мотором перемен становится "новый транснациональный класс" - профессиональная аристократия. Усиление государственного контроля приведёт к "бунту капиталов". Реформы В.Путина, в том числе разбивка страны на семь федеральных округов, согласно этой логике, "игнорируют исторические вызовы, возникшие во второй половине 20 века, и не создают тип государства, отвечающего требованиям постиндустриальной эпохи" [104].

С другой стороны, эти положения, по сути, ставят под сомнение важнейшие параметры государственной политики - от борьбы с "суверенитетами" национальных республик до деятельности С.Кириенко по укреплению границы с Казахстаном (ведь именно приграничные территории вызывают наибольшее беспокойство с точки зрения наркоторговли, миграции, браконьерства и т.д.). Переходя на государствоцентричную позицию, ЦСИ ПФО считает, что государству необходимо усиливать свои контролирующие и регулирующие функции. Аналитики ЦСИ ПФО критически оценивают деятельность в регионах современных экономических "агентов глобализации". "Современным транснациональным компаниям ... очень легко обеспечить точечное присутствие в местах своих жизненно важных интересов. Они "протыкают" государство, прорываются сквозь административные границы к точкам интереса, захватывают эти точки, выкачивают из них ресурсы и уходят, не оставляя после себя ничего: ни инфраструктуры, ни социального сектора. Более того, они выхватывают самое лучшее: человеческий капитал" [105]. Нельзя не увидеть, что такая позиция значительно расходится с представлениями полномочного представителя президента в ПФО С.Кириенко и многих региональных политических и хозяйственных деятелей, склонных оценивать деятельность ТНК, тем более российского происхождения, не столько с точки зрения угроз, сколько исходя из новых открывающихся возможностей.

Вероятно, именно из-за этого фундаментального противоречия позиции окружных властей в отношении анализируемых нами вопросов нередко выглядят достаточно расплывчато. Многие элементы международной стратегии ПФО смотрятся сомнительно даже на уровне употребляемых терминов. К примеру, в рекомендациях Комиссии по пространственному развитию ПФО утверждается, что "приграничное сотрудничество - это государственно-общественная структура", в то время как в зарубежных экспертных кругах такого рода сотрудничество всё же принято определять как взаимодействие, то есть процесс. В другом месте приграничная деятельность именуется "коммуникативно-институциональной машиной" [106]. Далее та же Комиссия использует термин "кооперативная безопасность" [107], не расшифровывая его конкретное значение применительно к субнациональным и трансграничным процессам и отличие от других известных моделей безопасности [108].

Разнобой в терминах (и, следовательно, в концептах) бывает очевиден и применительно к конкретным регионам. К примеру, Оренбургская область часто именуется:

- моделью приграничного региона;

- полигоном для отработки вариантов решения проблем интернационализации регионов [109];

- мостом между Западом и Востоком;

- ключом к этому мосту;

- воротами в Азию;

- "терминальным регионом" [110].

Не менее противоречиво смотрится и позиция ЦСИ ПФО в отношении проблем безопасности. По словам П.Щедровицкого, "усилился феномен международного терроризма - в этом случае часть функций обеспечения безопасности должна быть передана ... с регионального уровня на федеральный" [111]. На первый взгляд, действительно, может создаться впечатление, что глобализация, ведущая к доминированию в международной "повестке дня" вопросов планетарного масштаба, одновременно предполагает понижение значимости субнациональных акторов. Однако эта точка зрения представляется достаточно спорной. С точки зрения большинства соавторов настоящего проекта, регионализм не только не отходит на второй план, но его ресурсы оказываются востребованными всякий раз, когда обостряются проблемы широкого внешнего охвата, связанные с безопасностью, межгосударственными конфликтами и аналогичными рисковыми феноменами.

События 11 сентября 2001 года не только подтвердили непростую взаимосвязь между факторами безопасности глобального и локального порядков, но и открыли новые "краски" взаимоотношений между ними, особенно в федерациях. С большой отчётливостью роль субнациональных "акторов безопасности" была продемонстрирована в США. Концепция "внутренней безопасности" (homeland security), вошедшая в широкое употребление в США после 11 сентября, предполагает большую, чем раньше, роль и ответственность штатов в защите страны от новых угроз. Острота этой проблемы напрямую связана с тем, что субнациональные регионы волей-неволей оказываются звеньями, встроенными в глобальные процессы, определяющие состояние и параметры как внутренней, так и транснациональной безопасности. Регионы могут быть как мощными резервами в деле отражения глобальных вызовов, так и существенными препятствиями для реализации глобальных планов государства. В обоих случаях регионы не только не "растворяются" в глобальном мире, но и всё настойчивее ищут свои "ниши" в нём [112]. Грань между внутренними и внешними детерминантами безопасности становится более аморфной и размытой, чем раньше.

Глобализация и безопасность в ПФО

Как бы то ни было, события глобального масштаба оказали влияние, по крайней мере, на две важнейшие сферы субнациональной политики в рамках ПФО, напрямую связанные с проблемами безопасности. Речь идёт о межэтнических отношениях и реализации программы химического разоружения. Если первая сфера носит ярко выраженный гуманитарный характер, то вторая в большей степени связана с технологическими процессами.

Проблема межэтнических коммуникаций

Известно, что в ПФО живёт около 40% мусульман всей России. Именно это обстоятельство определило наличие у С.Кириенко собственного взгляда на "эффект 11 сентября", сформулированного на основе следующего набора представлений:

- Глобализация обострила проблему межэтнических отношений, поскольку нанесла "страшный удар традиционному исламу", в результате чего "новая исламская элита претендует на слом нынешней мировой модели и на подобающую роль в той, что призвана её заменить" [113];

- Однако концепция С.Хантингтона, по мнению С.Кириенко, была использована в своих целях радикальными экстремистами, предложившими её собственное "прочтение". Концептуально конфликт цивилизаций следует рассматривать как противостояние различных фундаментальных норм, но не конкретных конфессиональных сообществ. По словам С.Кириенко, "то, что якобы идёт война между мусульманами и христианами - очень опасный стереотип. Ставить знак равенства между исламом и исламимом - это всё равно что проводить параллель между фашизмом и европейской цивилизацией" [114]. В другом месте он однозначно заявляет о том, что "ислам не является религией, выращивающей терроризм" [115];

- другая проблема, обнажившаяся после 11 сентября - это "конфликт между сетевыми структурами исламского терроризма и системой государственных иерархий". Радикальный ислам - это "сетевая система", поскольку "уничтожение одной группы не приводит к уничтожению целого".

- для России "нет ничего важнее, чем начать диалог между исламом и христианской культурой... Это стратегическая задача для мира и миссия для нашей страны". "Рецепт Кириенко" состоит в "поддержании традиционного ислама, чтобы тот не превратился в радикальный".

- для ПФО многоконфессиональный состав населения - не проблема, а богатство, некий ресурс, "которому завидует Запад". Если на Западе по отношению к мусульманам говорят "они" и воспринимают их как людей, "по отношению к которым возможны какие-то особые решения, не такие, как по отношению к себе", то в России ислам - составная часть общества [116]. "Православие и традиционный российский ислам гораздо ближе друг другу, чем католичество и так называемый мировой ислам", - полагает С.Кириенко.

Однако, сказанное не означает отсутствия серьёзных проблем в сфере безопасности на уровне ПФО. Окружным властям ещё только предстоит выработать целостное видение модели межэтнических отношений в ПФО. И здесь намечается ряд "болевых точек".

Во-первых, по словам Владимира Зорина, бывшего заместителя полномочного представителя президента в ПФО по межнациональным и межконфессиональным отношениям, "сегодня государство проводит новую этнокультурную политику" [117]. С.Кириенко же упоминает о возникновении заказа государства на "новую конфессиональную политику" (предполагающую формирование единого российского исламского образования, медиа-поддержку мусульманских сообществ, подготовку светских специалистов, способных на равных вести диалог с верующими, и т.д.) [118]. Идёт ли речь об одном и том же проекте, или о двух разных вещах, не ясно.

Во-вторых, по словам секретаря Совета безопасности Владимира Рушайло, Поволжье находится под пристальным вниманием зарубежных экстремистов, которые пытаются дестабилизировать ситуацию в этом стратегически важном регионе России [119]. По признанию В.Зорина, в мусульманской среде регионов ПФО появился ваххабизм [120]. Главный федеральный инспектор по Пензенской области подтвердил, что "у нас эта проблема имеет место" [121]. Известно, например, что заместитель муфтия Пензенской области заявил о своих симпатиях идеям Мухаммеда ибн Абдуль-Ваххаба [122]. Параллельно есть признаки того, что в Пензе существует потенциал для криминализации мусульманских общин, что чревато нестабильностью и "теневизацией" религиозных отношений [123]. Кроме того, сам С.Кириенко понимает, что в ПФО растёт иммиграция мусульман из бывших южных республик СССР [124]. Эти факты ставят под сомнение благодушную оценку ПФО как территории, свободной от экстремизма и радикализма.

В-третьих, есть некоторые разночтения по поводу оценки мусульманского духовенства, прошедшего подготовку за границей. Пресса подавала тревожные сигналы о том, что "пензенские мусульмане расколоты" на "традиционалистов" и "мусульман-детей", которые привносят с собой в мечети некоторые новые обряды [125]. В.Зорин считает, что из-за этого российские мусульмане попадают под влияние "нетрадиционного для России ислама" [126], в то время как С.Кириенко более благосклонно относится к возвращению в Россию людей с мусульманским образованием, которые, по его расчётам, способны заменить гораздо хуже образованную старую исламскую элиту [127].

В-четвёртых, по словам С.Кириенко, в ПФО "идёт принятие мусульманства русскоязычным населением ... (как) способ попадания в деловые круги, торговые связи". Однако поскольку из-за этого "создаётся среда для политизации религиозной жизни страны, это становится делом государства". Как государство может реагировать на эту тенденцию - пока этот вопрос опять-таки открыт.

В-пятых, С.Кириенко говорит о необходимости "создавать иную, сетевую систему безопасности" [128]. Что конкретно понимается под этим, пока до конца не ясно. Возможно, ключ к "расшифровке" этой фразы лежит в другой идее С.Кириенко - а именно, о том, что "традиционный ислам, а не христианство, может дать главный идеологический ответ радикальному исламу". В любом случае необходима большая определённость в отношении того, как категория безопасности видится в рамках федерального округа и его компонентов.

В-шестых, конечно, можно, как это делает С.Кириенко, полагать, что конфликт между Москвой и Казанью идёт исключительно в сферах экономики и политики, однако не видеть определённого культурно-исторического и этнического подтекстов здесь было бы тоже неправильно. Радикализация ислама даёт дополнительные аргументы "команде М.Шаймиева", которая на протяжении последних десяти лет строила диалог с Москвой на основе самопозиционирования в качестве некоего "заслона" экстремистам.

Программа химического разоружения

Террористические акты 11 сентября, без сомнения, актуализировали проблему ликвидации наиболее смертоносных видов вооружений. Специфика ПФО состоит в том, что на его территории находится примерно две трети запасов химического оружия России - в г.Камбарка и п.Кизнер Удмуртии (15,9% и 14,2%), п.Горный Саратовской области (2,9%), п.Марадыковский Кировской области (17,4%), п.Леонидовка Пензенской области (17,2%).

По словам С.Кириенко, назначенного председателем государственной комиссии по химическому разоружению, "химическое и биологическое оружие сложнее всего контролировать и легче всего использовать" [129]. "До тех пор, пока химическое оружие в мире есть, всегда будет угроза того, что кто-то до него доберётся. Значит, есть только единственный способ эту угрозу снять совсем - это химическое оружие уничтожить полностью" [130].

Необходимость учёта региональных факторов при анализе процессов химического разоружения объясняется следующими обстоятельствами.

Во-первых, в 1990е годы региональные структуры власти в значительной степени адаптировались к участию в решении проблем, связанных с безопасностью. Необходимость создания субнациональных институций безопасности было напрямую связано с неспособностью федерального правительства обеспечить свои обязательства (к примеру, Министерство обороны не смогло расплатиться с удмуртским институтом "Прикампроект" за уже произведённые работы по технико-экономическому обоснованию строительства объектов разоружения). В свете сказанного выглядит вполне логично, что при правительстве Удмуртии функционирует Комитет по конвенциональным проблемам химического оружия, который вносит свой вклад в создание социально-инженерной инфраструктуры, необходимой для реализации международных договорённостей РФ [131]. Именно на региональном уровне выполняются функции санитарного контроля, производится подготовка технической документации и пр. Кроме всего прочего, создание объектов по уничтожению оружия - это дополнительные рабочие места, в которых заинтересованы местные власти [132].

Во-вторых, регионы обладают необходимыми навыками и экспертными ресурсами для решения технологических и экологических вопросов ликвидации химического оружия и пр. К примеру, разработка соответствующей программы в Саратовской области в первой половине 1990х годов велась силами местных научно-исследовательских институтов при непосредственном участии Госкомэкологии области [133].

В-третьих, местные органы власти часто перехватывали инициативу у федерального центра и, по сути, подталкивали его к более активным и осознанным действиям. К примеру, инициатором строительства опытной установки уничтожения люизита была администрация Саратовской области [134]. Саратовский губернатор Д.Аяцков неоднократно обращался в правительство РФ с просьбами о выделении средств для завершения строительства пускового комплекса объекта в посёлке Горный [135].

В-четвёртых, местные органы власти вынуждены заниматься лоббированием своих интересов, осуществляя при этом постоянный прессинг на федеральные власти. К примеру, городской Совет г. Камбарки (Удмуртия) принял решение о недопустимости уничтожения химического оружия в этом городе [136]. После того, как выяснилась невозможность осуществления заявленной позиции, депутаты этого горсовета стали требовать решения проблемы в комплексе, настаивая на выплате ряда компенсаций для работников, которые будут задействованы в практической ликвидации химического оружия (включая медицинское обслуживание, льготное обеспечение и пр.) [137].

В-пятых, именно с участием региональных политических и общественных структур возникают основные линии конфликтов, относящихся к сфере безопасности:

- Общественные организации - органы власти. У региональной общественности существует не только серьёзная озабоченность экологическими последствиями химического разоружения, но и собственные подходы к этой проблеме. К примеру, известна практика проведения межрегиональных конференций по химическому разоружению [138]. В регионах ПФО действуют местные отделения общественной организации "Союз за химическую безопасность". Конфликтный потенциал взаимоотношений между общественными и государственными организациями во многом связан с тем, что военные ведомства, не привыкшие работать в публичном поле, не могут или не хотят предоставлять "третьему сектору" запрашиваемую информацию, касающуюся реализации соответствующих программ [139]. В результате в Кировской области, например, есть планы проведения референдума о недопустимости осуществления химического разоружения на территории этого региона [140]. В ряде других субъектов федерации активизировались радикальные организации ("Хранители радуги" [141], Антиядерное общество Татарстана), которые выступают не только с экологических, но и с левацких позиций, требуя провести национализацию сырьевых кампаний, ТЭК и финансовой системы страны, прекратить рыночные реформы и полностью запретить деятельность в России транснациональных корпораций [142].

- Региональные и городские власти - федеральные власти. Федеральные ведомства всё чаше сталкиваются с ситуацией, когда традиционно "простые" решения больше не работают, и требуются консультации с региональными властями. Те, в свою очередь, не полностью доверяют федеральным военным ведомствам, видя в них "химическое лобби" [143].

- Регионы - регионы. Реализация программы химического разоружения начинает провоцировать межрегиональные трения. К примеру, председатель Комитета по чрезвычайным ситуациям Удмуртии Т.Габричидзе активно выступает за вывоз химического оружия с территории этой республики для его утилизации в другом регионе, аргументируя это безопасностью самого процесса транспортировки [144]. В то же время Пермская и Самарская области, а также Татарстан и Башкортостан высказались категорически против перевозки по своим территориям грузов с химическим оружием [145], настаивая на том, что это резко усиливает вероятность диверсий и нештатных ситуаций. Дело дошло до высказываний о том, что "другие регионы за уничтожение своих ракет нам платить должны"[146].

В-шестых, существует опасность политизации "химической проблематики", активизирующейся "с приближением очередных выборов в местные органы власти. Химиофобия эксплуатируется практически всеми кандидатами на выборные должности" [147].

Заключение

Основная сложность анализа глобализационных тенденций состоит в том, что в мире существует несколько моделей организации "глобального мира". Важно понять, что глобализация предполагает серьёзные внутренние изменения в тех обществах, которые готовы адаптироваться к доминирующим международным стандартам в самых различных областях. Множество определений и подходов к этому сложному явлению показывает, что ни у кого нет монополии на их моделирование, эксклюзивную презентацию и интерпретацию.

Глобализация каждый раз "спотыкается" о нерешённые проблемы, существующие на региональном уровне. Сказанное выше наглядно иллюстрирует, насколько широк спектр акторов глобализации внутри округа-региона и насколько разнятся их интересы: помимо традиционных государственных инстанций, это международные и неправительственные организации, руководители предприятий, а также средства массовой информации.

В нашей стране мы можем увидеть практически те же процессы, которые в настоящее время характерны для многих зарубежных государств:

- происходит перемещение (displacement) политических процессов с государственного уровня на суб- и надгосударственный;

- создаются новые источники влияния в сферах, которые традиционно находились под эксклюзивным контролем государственного аппарата;

- имеет место "диффузия" власти внутри политического пространства и, таким образом, сокращаются возможности государства при решении вопросов, связанных с безопасностью;

- появляются новые, нетрадиционные акторы безопасности (от отдельных людей до институций).

В результате происходит формирование нового публичного пространства глокализации, которое структурно представлено на нескольких "этажах" - от муниципального до транс-национального[148]. У этого пространства формируется вполне определённый социальный контекст, связанный с проникновением в него и утверждением в нём целой группы социальных акторов, у каждого из которых есть свои глобальные интересы.

 

1. Открытая Россия, мировая экономика и конкуренция. Региональные проблемы присоединения к ВТО, http://www.expert.ru/conference/mater/vto/2-4.shtml

2. А.Лебедев, А.Некипелов. Потери и приобретения // Ведомости, 18 июля 2002 г.

3. И.И.Кузнецов, Н.И.Шестов. Геополитическое самоутверждение региона на примере Саратовской области, http://www.politstudies.ru/fulltext/2000/3/11.htm

4. С.И.Барзилов, Е.Н.Барябина. Социально-экономические и политические основания структурирования Поволжского региона, http://www.auditorium.ru/books/97/volgaseminar-1-2.htm

5. Севастьян Козицын. У "Башнефти" появится GDR // Ведомости, № 128 (691)б 24 июля 2002 г.

6. Клаус Зегберс. Сшивая лоскутное одеяло... (Шансы и риск глобализации в России) // Pro et Contra, осень 1999. Стр. 69.

7. Ева Лебинзон. За Евстигнеева обидно // Монитор, № 47 (271), 3-9 декабря 2001 г. Стр. 20.

8. Павел Аплетин. Фактор новой жизни // Биржа, № 2, 21.01.2002. Стр. 6.

9. Joseph S.Nye, Jr. Globalization's Democratic Deficit // Foreign Affairs, July/August 2001.

10. Богатуров А.Д. Синдром поглощения в международной политике // Pro et Contra, осень 1999. Стр. 33.

11. Клаус Зегберс. Ук. соч. Стр. 71.

12. Владимир Михеев. Происходит ли "глобализация"? // Pro et Contra, осень 1999. Стр. 85.

13. Michael Veseth. Selling Globalization. The Myth of the Global Economy. Lynne Rienner Publishers. Boulder & London, 1998. P.20.

14. Michael Mann. Has globalisation ended the rise and the rise of the nation-state? In: International Order and the Future of World Politics. Edited by T.V.Paul and John A.Hall. Cambridge University Press, 1999. P. 237.

15. http://www.washprofile.org/Interviews/Zinoviev.html

16. Глобализация: выгодна всем или только США?, http://www.pravoslavie.ru/rusdom/200107/05.htm

 17. John Micklethwait, Adrian Wooldridge. The Globalization Backlash // Foreign Policy, September / October 2001. Pp. 16-24.

18. Arie M.Kacowicz. Regionalization, Globalization, and Nationalism: Convergent, Divergent, or Overlapping? // Alternatives 24 (1999). P.528.

19. Шамиль Идиатуллин. Татария станет колонией // Коммерсантъ, № 188П, 15 октября 2001 г.

20. Naeem Inayatullah. Beyond the sovereignty dilemma: quasi-states as social construct. In: State sovereignty as social construct. Edited by Thomas J.Biersteker and Cynthia Weber. Cambridge University Press, 1996.

21. Сергей Михеев. Новая конституция Татарстана - временное перемирие с Кремлём, http://www.politcom.ru/print.php?fname

22. Алла Барахова. Башкирия желает остаться независимой // Коммерсантъ, № 118, 7 октября 2000 г. Стр.2.

23. Daniel Mitchell. Havens Can Wait // Foreign Policy, July - August 2002. P. 70.

24. Самарская область. Будущее особых экономических зон в области вызывает тревогу у администрации, http://www.regions.ru/printarticle/comments/id/572156.html

25. Пресс-конференция полномочного представителя президента РФ в Приволжском федеральном округе С.Кириенко, 26.06.2002, http://www.pfo.ru/main/news.phtml?id=5307

26. Обсуждение доклада ЦСР ПФО "Государство. Разграничение полномочий" в Ульяновской области 25 июня 2002 г., http.//www.prometa.ru

27. Andrew Herod, Gearoid O'Tuathail, Susan M.Roberts. An Unruly World? Globalization, Governance and Geography. Routledge: London and New York, 1998. P. 13.

28. Richard N.Cooper. Chapter 11 for Countries? // Foreign Affairs, July-August 2002. Pp. 91-103.

29. Thomas Blanton. Right to Know // Foreign Policy, July - August 2002. P. 50.

30. С.Кириенко: "Электронная Россия" - это инструмент изменения системы государственного управления, http://www.strana.ru/print/131790.html

31. Татьяна Русинова. Миссия выполнена, http://www.monitor.nnov.ru/2002/number22/art09.phtml

32. K.J.Holsti. National Role Conceptions in the Study of Foreign Policy, in: Role Theory and Foreign Policy Analysis. Edited by Stephen G.Walker. Duke University Press, Durham, 1987. P.7.

33. Клаус Зегберс. Ук.соч.. Стр. 78.

34. Jan Aart Scholte. Global Civil Society: Changing the World? Centre for the Study of Globalisation and Regionalisation, University of Warwick, Coventry. CSGR Working Paper N 31/99, May 1999. P.10.

35. "ЛУКОЙЛ" - 10 лет успеха // "МК" в Нижнем Новгороде, 30.08-06.09 2001 г. Стр. 19.

36. Елена Виноградова, Михаил Оверченко. Next из Нижнего Новгорода // Ведомости, № 129 (629), 25 июля 2002 г.

37. Е.Горюнов. Новая конкуренция: Россия и ВТО // Закон. Финансы. Налоги, № 1 (169), 9 января 2002 г. Стр. 3.

38. Всемирный банк просит у нас совета, http://www.birzhaplus.sandy.ru/birzha/bn23024.htm

39. http://www.politkukhnya.ru/politik/pk020716.htm

40. А.Лихачёв. Во имя интересов российского бизнеса, а не вопреки им // Биржа, № 5, 11.02.2002. Стр. 7.

41. http://www.politkukhnya.ru/politik/pk020716.htm

42. Андрей Младенцев. Иностранным компаниям развивать производство в России невыгодно, http://www.nns.ru/interv/arch/2002/06/20/int7675.html

43. http://www.expert.ru/conference/mater/vto/7-31.shtml

44. Etel Solingen. Mapping Internationalization: Domestic and Regional Impacts // International Studies Quarterly, N 45, 2001. P.518.

45. КамАЗ перешёл дорогу холдингу Дерипаски, http://www.nizhny.ru/?HCID=report&folder=73789&article=28848

46. "Нижегородмоторз" больше не нужен // Закон. Финансы. Налоги, № 3 (171), 22 января 2002 г. Стр.2.

47. Владислав Максимов. "Новая компания" Олега Дерипаски // Ведомости, 22 апреля 2002 г.

48. В.Задорожный. Проблемы автопрома решаемы // Монитор, № 1 (275), 14-20 января 2002 г. Стр. 6.

49. "Евразисты за Дерипаску"! А кто они? // МК в Нижнем Новгороде, 26.04 - 3.05 2001 г. Стр. 12.

50. Д.Скворцов. Реалии и мифы отечественного автопрома // Монитор, № 4 (278), 4-10 февраля 2002 г. Стр. 4.

51. А.Трухин. ОЗС поддержало "ГАЗ" // Закон. Финансы. Налоги, № 41 (159), 23 октября 2002 г. Стр. 3.

52. "Волги" не продаются, http://www.vremya.ru/2002/133/5/38952.html

53. Русский бизнес покорит Европу // Известия, 12 апреля 2002 г. Стр. 4.

54. С.Анисимов. Система коридорная // Губерния, № 48, 9-14 ноября, 2001 г. Стр.2.

55. Валерий Браун. Прощай, оружие, http://www.birzhaplus.sandy.ru/birzha/bn190220.htm

56. http://www.pfo.ru/main/news.phtml?id=5307

57. Каха Бендукидзе: "Государство должно быть вменяемым заказчиком", http://www.nns.ru/interv/arch/2002/07/22/int7788.html

58. Валерий Задорожный. Каталонцы на Нижегорочине // Монитор, № 19 (293), 27 мая - 2 июня 2002 г. Стр. 11.

59. "Бюджет - это наше всё" // Биржа, № 5, 11.02.2002. Стр.5.

60. Легализация капитала, http://www.monitor.nnov.ru/2002/number24/art25.phtml

61. Дмитрий Рыковсков. Будущее нижегородской промышленности под вопросом // Деловая неделя, № 5, 2002. Стр. 2-3.

62. Дмитрий Рыковсков. Ук.соч.

63. К примеру, таможенная служба нижегородского аэропорта "Стригино" на протяжении нескольких лет немотивированно отказывается открывать предусмотренный по таможенному законодательству "зелёный коридор".

64. http://www.smi-nn.ru/?id=1488

65. Лариса Петренко. Потенциально привлекательные // Монитор, № 19 (293), 27 мая - 2 июня 2002 г. Стр. 11.

66. Виктор Клочай: "Повысив зарплату, мы получим снижение количества брака" // Нижегородский рабочий, № 4 (14921), 11 января 2002 г. Стр. 11.

67. В.Задорожный. Проблемы автопрома решаемы // Монитор, № 1 (275), 14-20 января 2002 г. Стр. 6.

68. http://www.expert.ru/conference/mater/vto/1-3.shtml

69. http://www.expert.ru/conference/mater/vto/7-22.shtml

70. Самара. Итоги круглого стола "Как повлияет вступление в ВТО на сельскохозяйственный рынок Самарской области", http://www.wto.ru/opinion.asp?msg_id=1745

71. http://www.expert.ru/conference/mater/vto/7-42.shtml

72. "Нижегородская правда", 29 ноября 2001 г.

73. "Ленинская смена", 29 ноября 2001 г.

74. "Монитор", № 46, 2001 г.

75. "Дело", 30 ноября - 7 декабря 2001 г.

76. Модернизационный вызов современности и российские альтернативы. Материалы круглого стола // Мир России. Universe of Russia. Том X, N 4, 2001. Стр.48.

77. Там же. Стр.52.

78. Branislav Gosovic. Global Intellectual Hegemony and International Developmental Agenda // International Social Science Journal, N 166, December 2000. Pp. 447-448.

79. Дмитрий Афиногенов, Виктор Есин. В плену устаревших стереотипов // Независимое военное обозрение. № 14 (284), 26 апреля - 16 мая 2002 г. Стр.1.

80. http://www.politkukhnya.ru/politik/pk020716.htm

81. А.Кокошин. Интересы национальной безопасности России в условиях глобализации, http://www.nns.ru/Elect-99/analit/scenat/scen224.html

82. Э.Бернштейн. Шило на мыло. Ротация внутри элиты бесполезна для экономики // Общая газета, № 17 (455), 25 апреля - 1 мая 2002 г. Стр. 4.

83. Лариса Петренко. Потенциально привлекательные // Монитор, № 19 (293), 27 мая - 2 июня 2002 г. Стр. 11.

84. Марина Михалёва. Зачем нам чужие стандарты // Биржа плюс финансы, № 6, 18.02.2002. Стр. 7.

85. В.Михайлов. Грядёт "Октябрьский" переворот // Ленинская смена, 24 января 2002 г. Стр. 7; В.Михайлов. Гостиницы Нижнего между молотом и наковальней // Ленинская смена, 17 января 2002 г. Стр. 6.

86. Россия и ВТО: мифы и реальность. Москва: Центр экономических и финансовых исследований и разработок и Клуб 2015, июль 2001 г.

87. "Дело", 23-30 ноября 2001 г.

88. Иностранные страховщики отправят российских в нокдаун // Газета, № 76 (131), 26 апреля 2002 г. Стр.9.

89. На каких условиях вы готовы вступать в ВТО? // Коммерсант, № 74, 26 апреля 2002 г. Стр. 14.

90. http://www.nns.ru/interv/arch/2002/07/26/int7803.html

91. Сергей Есин. Ленинская тема // Литературная газета, № 17 (5876), 24-30 апреля 2002 г. Стр. 4.

92. Daniel W.Drezner. Globalization and Policy Convergence // International Studies Review, vol.3, issue 1, Spring 2001.

93. Patricia M.Goff. Invisible Borders: Economic Liberalization and National Identity // International Studies Quarterly, N 44, 2000.

94. http://pubs.carnegie.ru/books/2000/10gv/chp4.asp

95. Сергей Панарин. Безопасность и этническая миграция в Россию // Pro et Contra.Том 3, осень 1998.

96. Daniel Berkowitz and David N.DeJong. Russia's Internal Borders. The William Davidson Institute at the University of Michigan Business School. Working Paper N 189, July 1988.

97. Gohar Bilal. Islamic Finance: Alternatives to the Western Model // The Fletcher Forum of World Affairs, vol. 23:1, winter-spring 1999. Pp. 145-158.

98. "Исламские финансы". Вводная часть доклада (http://okrug.metod.ru/books/islam/IslFin/getindex)

99. Маргинальность в современной России. МОНФ: Научные доклады № 121. Москва, 2000.

100. Mark Bassin. Russia between Europe and Asia: The Ideological Construction of Geographical Space // Slavic Review 50, N 1, Spring 1991. P.3.

101. http://www.invest.pfo.ru/main/?id=1811

102. http://www.invest.pfo.ru/main/?id=1609

103. Пётр Щедровицкий. Государство в эпоху гуманитарных технологий, http://www.russ.ru/politics/meta/20000721_sch.html

104. Пётр Щедровицкий. Национальные государства не соответствуют требованиям постиндустриального общества // Эксперт, 19.06.2000

105. Пётр Щедровицкий: "Самаре необходимо второе дыхание", http://www.shkp.ru/articles/0501_SamaraII.htm

106. http://www.volga.strana.ru/print/991835534.html

107. Проект документа "Обустройство региона Центральной Азии на основе кооперативной безопасности с центром в России" (http://www.volga.strana.ru/print/991835061.html)

108. "Мягкие" и "жёсткие" вызовы безопасности в Приволжском федеральном округе. Аналитический доклад под редакцией А.С.Макарычева. Нижний Новгород, 2001. Стр. 15-20.

109. http://www.volga.strana.ru/print/991738936.html

110. http://www.volga.strana.ru/print/991838082.html

111. Пётр Щедровицкий: "Через пять лет в стране не будет дотационных регионов", http://www.shkp.ru/articles/300502_Mordov.htm

112. Menno Vellinga. The Global-Local Nexus in World Development: Some Comments // Scandinavian Journal of Development Alternatives and Area Studies. Vol. 19, N 4, December 2000. Pp. 31-42.

113. http://www.pfo.ru/main/news.phtml?=id=3466

114. http://www.pfo.ru/main/news.phtml?=id=3366

115. http://www.pfo.ru/main/news.phtml?=id=3506

116. http://www.pfo.ru/main/news.phtml?=id=3896

117. http://www.pfo.ru/main/news.phtml?print=1&id=2269

118. http://www.pfo.ru/main/news.phtml?id=3580

119. http://apn.ru/lenta/2002/5/16/16869

120. http://www.pfo.ru/main/news.phtml?print=1&id=2269

121. http://okrug.metod.ru/books/islam/publ/p2/getindex

122. http://okrug.metod.ru/books/islam/publ/lttr/getindex

123. http://www.nizhny.ru/?HCID=report&folder=36&article=28335

124. http://www.gazeta.ru/kirienko.shtml

125. http://okrug.metod.ru/books/islam/publ/p1/getindex

126. http://www.pfo.ru/main/news.phtml?print=1&id=2269

127. http://www.pfo.ru/main/news.phtml?=id=3466

128. http://www.pfo.ru/main/news.phtml?=id=3366

129. http://www.pfo.ru/main/news.phtml?=id=3058

130. http://www.pfo.ru/main/news.phtml?=id=3062

131. http://www2.metod.ru/uho/isupport/CMI/64.htm

132. http://www.pfo.ru/main/news.phtml?=id=3148

133. http://www2.metod.ru/uho/isupport/CMI/89.htm

134. http://www2.metod.ru/uho/isupport/CMI/18.htm

135. http://www.sarvest.ru/show_article.phtml?id=506&psid=21&Dat=200010004

136. http://www2.metod.ru/uho/isupport/CMI/93.htm

137. http://www2.metod.ru/uho/isupport/CMI/44.htm

138. http://www2.metod.ru/uho/isupport/CMI/96.htm

139. http://www2.metod.ru/uho/isupport/CMI/45.htm

140. http://www.vk-smi.ru/januar1/vk12510.htm

141. http://rk2000.chat.ru/00vot2r.htm

142. http://www.mi.ru/~ant/ob.htm

143. http://www2.metod.ru/uho/isupport/CMI/95.htm

144. http://www2.metod.ru/uho/isupport/CMI/68.htm

145. http://www2.metod.ru/uho/isupport/CMI/63.htm

146. http://www2.metod.ru/uho/isupport/CMI/88.htm

147. http://www.pfo.ru/main/news.phtml?=id=3057

148. Zsuzsa Hegedus. The Challenging of the Peace Movement: Civilian Security and Civilian Emancipation // Alternatives XII (1987). P.204.

 

Публикуется с разрешения автора

©Макарычев А.С. 2003